Ее самым первым детским воспоминанием был запах дыма. Едкая пыль оседала на узкой щелочке еще не до конца открывшихся глаз, заставляя заливаться ее потоками слез. Судорожно кашляя от попадавшего в девственно чистые легкие ядовитого смога, она в панике прижалась к теплому и мягкому животу матери, ища у нее спасения и утешения. Под глубокое и ровное мурлыкание мерно двигавшийся шершавый язычок умыл ее заплаканную мордочку, пригладив, торчащую как попало шерстку. Зарывшись носиком в нежную шерстку материнской груди, она в первый раз услышала свое имя — Рандала...
Большую часть времени она спала а, проснувшись, первым делом искала губами крупный сосок матери, истекающий жирным сладковатым молоком. Еще какое-то время она жила в полной темноте — зрение просыпалось медленно, и исследовать мир приходилось на ощупь. Запахов в ее крошечном мире не было — вернее, был, но только один, награждавший ее тупой головной болью. Маленькие пальчики осторожно касались лица матери — четко очерченных скул, маленького круглого подбородка, прохладных и шершавых ноздрей носа плавно, без переносицы, переходящего в покатый лоб. Валики век прикрывали глаза, когда она случайно трогала их, то и дело, выпуская из подушечек пальцев острые коготки — осознанный контроль над ними при-шел несколько позже. Исследуя чуть приплюснутую голову, она наткнулась на торчащие островерхие уши — они постоянно находились в движении, уклоняясь от ее жадно рыскающих ладошек.
Марид рукой отвел в сторону тонкую занавесь, сплетенную из узких полосок молодой коры, и осторожно заглянул в полусумрак огромного старого дупла. Самки дружно зашипели на него, сморщив верхнюю губу и обнажив ряд острых зубов с крупными белыми резцами. Он сокрушенно покачал головой, но, тем не менее, решительно вошел внутрь. Крошки отчаянно чихали и кашляли с самой первой минуты появления на свет — от этих жутких звуков он не знал покоя уже третью ночь, ища способ облегчения их мук в сопоставлении фактов своей обширной памяти.
Яростное шипение усилилось, разнообразясь горловым рычанием — но не мог же он рисковать жизнью своих детей из-за некстати проснувшихся защитных материнских инстинктов, даже если вмешательство будет стоить ему нескольких лишних шрамов на шкуре. Он подошел к первой, самой молодой из них, Рилике, матери Киара. Тут же удар острых когтей обжег его бедро, оставив ряд длинных глубоких царапин — это она лишь предупреждала его. Ни секунды не мешкая, он слегка прикоснулся испачканным в древесной смоле пальцем до ноздрей ребенка, и ловко прилепил к ним зеленый, с желтоватыми прожилками, листок. Сразу вслед за этим последовал еще одни, на этот раз полноценный удар по левой руке, глубоко распоров-ший ее мышцы. Зажимая сочившуюся кровью рану, он отошел в сторону — дело было сделано. Присмотревшись к своему прекратившему кашлять и впервые спокойно задышавшему ребенку, Лирике что-то громко прошипела. Марид не нашел в произнесенных ею звуках никакого смысла, но остальные матери сразу успокоились, и уже не мешали подходившему к каждой из них по очереди отцу.
Рандала испуганно пискнула — внезапно она увидела нависший над ней