Принцесса Аделина (близкие называли её Алиной, а иногда просто — Линой, но ей больше нравилось называться Адель) была в ярости. Её бесило отношение Паши. Его благоговейное поклонение, эти стишочки романтические, целование ручек. Она не знала чего хочет, но точно знала что не этого.
В свои двадцать лет Лина уже давно не была девочкой. От своего отца она унаследовала грубую чувственную натуру, а от матери легкомысленность и безалаберность. При полной распущенности нравов, царившей при дворе короля Теодора, неудивительно что принцесса уже успела вкусить некоторых запрещенных удовольствий.
Она попробовала нескольких бравых гвардейцев и одного юного пажа, но никто и никогда не привлекал ее так, как Павел. Началось это внезапно. На одном из балов Алина с удивлением отметила, что Паша внезапно вытянулся и стал выше ее. Хотя он всегда был маленьким щуплым заморышем, который сидел в каморке на чердаке и боялся даже собственной тени. На балу он тоже, по своему обыкновению, жался в уголке.
Надо было проверить насчет роста и принцесса вытащила его потанцевать. Несчастный поэт ужасно смущался, потел, краснел, а после танца сразу же ретировался к себе на чердак, но дело было сделано. Они по уши влюбились друг в друга.
Алина удивлялась, как это она раньше не замечала потрясающе красивых белокурых волос Павлика, тонких черт его лица, мужественной осанки. Когда его руки крепко сжали принцессу во время танца, она разомлела от восторга и потекла. Ее ноги подкашивались от желания.
К сожалению, Павел ощущал восторг несколько иного рода. Он чувствовал, что наконец-то обрел поэтический идеал. Его регулярно тошнило стихами, поэт перестал спать по ночам и глазел на луну, мечтая подарить ее своей возлюбленной. А возлюбленная тем временем сгорала от желания.
Конечно, у Пашки тоже бывали физиологические реакции, нормальные для мужского организма. Но он справлялся с этим сам, даже не помышляя оскорбить чистоту принцессы. Разве только во сне Алина представлялась ему в несколько легкомысленном виде, что ненамного отличалось от ее обычных нарядов.
Он сравнивал ее с Дианой, с Артемидой. Когда она пришпоривала горячего коня, вырываясь впереди всех на королевской охоте, его сердце замирало в безумном восторге. «Богиня, богиня», — шептал он побледневшими губами. Физиологические реакции не заставляли себя ждать, что неимоверно смущало юношу и он становился еще более застенчивым и неуклюжим.
Но эта неловкость только притягивала Алину. Она всю жизнь командовала Пашей, была заводилой во всех детских играх и вот теперь чувствовала себя беспомощной перед этим рохлей.
Когда они встречались, она принимала свой обычный надменный вид, ожидая настойчивых ласк и соблазнения, перед которым она, конечно же, должна была пасть. Ведь так принято, таковы условия игры и все их знают. Но, увы, видимо Павел играл по другим правилам. Его милая робость и неловкость бесила ее и в то же время возбуждала. Стоило завидеть фигуру в черном, как она сразу становилась влажной и чувствовала томление в низу живота. Порой это было мучительным, почти невыносимым. Но нельзя было