лишь чмокал, не понимая, как взять соску.
— Ты наклони бутылку, чтоб лучше потекло, — подсказал Волк. Алессия вздрогнула от неожиданности, она и не заметила, когда он подошел к ней и, присев рядом на корточки, наблюдал за ее неумелыми попытками. Остальные сгрудились поодаль, обмениваясь непонимающими взглядами, переводя их с нее, на жеребенка и длинношерстных, ухоженных коз, явно приведенных не с солдатской кухни.
Алессия сделала, как он сказал, молоко закапало по губам жеребенка, и тот, наконец, ухватив соску, начал сосать.
— Поддерживай бутылку, девочка, ему тяжело самому, — снова подбодрил ее Волк.
— Да-да, я знаю, — благодарно отозвалась Алессия.
Пока она кормила жеребенка, Волк нашел и привязал, ушедших было коз.
— За нелегкое дело ты взялась, девочка, — мрачно проговорил Волк, не выпуская соломинки из уголка рта.
— Я справлюсь... — прошептала Алессия, убирая пустую бутылку, и поглаживая жесткую, засохшую гривку малыша, — должна... Я не могу позволить и ему умереть...
Весь вечер девушка провела, устраивая коз — ища кусочки земли, где трава оставалась не вытоптанной, чтобы тем хватило еды. Доить их тоже оказалось пыткой, они вели себя так, словно были ослами, а не козами. Но сноровкой и терпением ей удалось справиться и с этим. Малыш, было заснувший после еды, вскоре снова проснулся, испачкав матрас жидким, кисловатым стулом. Принеся ведро воды и охапку соломы, она принялась обтирать его, в то же время боясь, как бы не простудить. Тот лишь слабо дергался, и пытался сосать ее руки, показывая, что снова голоден. Смешав молоко в бутылке, она снова покормила его.
Лагерь тем временем жил обычной жизнью — пахло солдатской похлебкой, дешевым вином, разговоры и смех, подогреваемые градусом, становились все громче. Этого времени дня Алессия боялась больше всего. В последние недели, она взяла за привычку прятаться где-нибудь, пока солдаты не разбредутся по своим палаткам, и только потом вылезала из своего укрытия, чтобы перехватить остатков еды и помочь с уборкой старой Хельге, готовившей для этого подразделения. Сейчас же, кормя жеребенка, скорчившись возле своей повозки, она была у всех на виду и испуганно озиралась на каждый взрыв грубого смеха.
— А вот и наша Замарашка, — несвязно протянула та самая рыжая девица, издевавшаяся над ней. Алессия не знала ее до войны, но девушка была из ее народа, и ее злобное отношение тем более ранило, — как твое гадкое отродье поживает? Не сдох еще? — и она пьяно захохотала.
— Не лезь к ней, Руфина, — подошел к девушке один из солдат, — пойдем лучше со мной, красотка, — он обхватил ее сзади за талию, и смачно чмокнув в шею, бесцеремонно полез руками в ее полурастегнутый корсаж. Руфина, не смутившись, лишь еще больше прогнулась в его руках, трясь задом о его чресла.
— А может и ее с собой возьмем? — ухмыляясь, жарко зашептала девица, бесстыдно выставляя на показ свои небольшие наливные груди с вытянутыми сосками.
— Тебя меня одного мало, чертовка? — загоготал солдат. Потом взглянув на Алессию добавил, — Кому нужна эта деревяшка? Да