Мой любимый тиран. Часть 5

Город Золотых Камней встретил их развевающимися красно-желтыми знаменами, стягами, развешенными на высоких крепостных стенах, и толпами празднично одетых простолюдинов, высыпавших на улицы для встречи своего правителя и его победоносной армии. Алессию, выглядывающую из-за занавесок ярко разукрашенного паланкина, ослепило великолепие этого огромного человеческого муравейника — широкие мостовые, высокие здания, украшенные золотистым кварцем по фасаду и просто толпы народа — она никогда не видела так много людей в одном месте! И это даже не столица! Город был важным стратегическим и торговым центром на границе империи Адалардов, но как уверял ее Радован, он был всего лишь блеклой тенью перед его столицей — прекрасной жемчужиной иберийского царства — Нимой, о которой он мог рассказывать бесконечно — с гордостью влюбленного скульптора, обожающего свое творение.

— Племянник, добро пожаловать домой, — высокий, темноволосый мужчина, с посеребренными висками, радушно раскинул руки на встречу кортежу. Большая часть войска расположилась лагерем за стенами города, только командирской элите и немногим солдатам, выходцам из этой части страны, разрешили войти в город — Радован не терпел смуты и не желал подвергать горожан нелегкому бремени содержания его армии в закрытом пространстве, какой бы дисциплинированной она не была.

— Дядюшка, — Радован легко соскочил с нетерпеливо перебирающего ногами Черного Ветра и быстро преклонил колено, склонив голову перед пожилым мужчиной. Тот мягко поднял его и крепко обнял. Затем отойдя на шаг, грузно склонился в церемониальном поклоне и протянул Радовану связку тяжелых ключей.

— Правитель вернулся в город, — высоким, зычным голосом выкрикнул он, — да здравствует Тигран Великий! — толпа сбившаяся на площади возле дворца, наблюдавшая за встречей, возликовала. — Пока наш джехан с нами ни одно несчастье не может угрожать нам — да славится Тигран Милостивый! — продолжал выкрикивать он хвалебные речи, подогревая народное обожание. Радован гордо стоял рядом, принимая эту любовь, как должное — он был их господином, их императором, ради их благополучия он мог пожертвовать чем угодно, но и взамен требовал немало — абсолютной преданности, беспрекословного подчинения, готовности идти на смерть по первому зову. Он был болезненно беспощаден в этой своей любви к родине — оберегал, холил, лелеял, как женщину, но и использовал, нещадно имел, когда та таяла воском в его руках, рождая новые богатства и оставаясь такой же ненасытной.

— Ну вот теперь когда с церемониями покончено, можно и отдохнуть, — спокойно заметил Радован, по-дружески похлопывая дядю по плечу, — пустишь нас на ночлег, Догуван?

— О чем речь, сынок, всегда рад тебя видеть. Ты не часто балуешь старика — сослал меня в эту почетную ссылку... То за два года не виделись ни разу, то дважды за четыре месяца меня удостаиваешь такой чести. Уж не решил ли ты поменять наместника? — мягко пожурил он племянника. Слова его можно было и в самом деле принять за шутливое негодование немолодого человека, утомленного долгим одиночеством, если бы не властная мощь, сквозившая во всей его фигуре и пронзительный взгляд узких глаз, смотревших внимательно и напряженно из под кустистых бровей.

— Что ты