о светлейший! — он вновь низко склонился, напоминая собой кривую бочку.
Приняв по его мнению, более достойную позу, шейх приступил к своим заранее подготовленным речам, выкладывая то, что хотел сказать султану...
... Алена сидела в небольшой резной беседке, окруженной зарослями дикого винограда, скрытая от любопытных глаз других девушек, которые не скрывали ненависти к ней. За последнее время она немного похудела, так как душевные страдания причиняли ей неимоверную боль. Угрызения совести не давали девушке спать и есть, отчего она стала бледна и глаза потускнели. Стоило только закрыть глаза, и перед ее взором возникало два образа: любимый Гриша и ненавистный Саид. Они были настолько разными, однако в последнее время все чаще сливались в единый образ, словно составляли единое целое, приходя к ней во снах, доставляя ей удовольствие, наполняя тело сладостной истомой.
Девушка каждый раз вскрикивала, когда воспоминания накатывали во сне. И слава Богу, ее мучитель на следующее утро после произошедшего уехал по государственным делам. Но как же она разозлилась, когда стало известно, что отныне она должна была жить в той самой комнате, где так низко пала, отдавшись всецело султану! Она с ненавистью кинула кувшин в огромное зеркало, которое находилось прямо напротив кровати, но оно даже не треснуло, а кувшин раскололся на несколько кусков. Алена вошла в кураж, начав раскидывать все, что попадалось ей под руки, а потом без сил упала на мягкий ковер, уткнувшись лбом в ослабевшие руки. Плечи ее сотрясались в немых рыданиях, пока кто-то ласково не приобнял ее, и не помог лечь в ту самую постель. Девушке было все равно, она безучастно уставилась в потолок, даже не обратив внимание на то, как кто-то все прибрал, разложил вещи по местам, укрыл ее, и также тихо покинул комнату. Сейчас она была просто сосудом, пустым и холодным...
Теперь Алена сидела, тихо перебирая струны арфы, которая ей очень понравилась. Девушка напевала печальную песню о трагической любви, воспевая ее к своему возлюбленному. Она совершенно не обратила внимания на то, что ее уединение было нарушено. Но вот ее сердце внезапно зачастило, когда она ощутила присутствие того, кого больше всего не хотела здесь видеть. Это был Саид!
— Здравствуй, моя милая Ануд! Я скучал по тебе, и вот он я вернулся... Разве ты не поприветствуешь своего господина?
— Убирайся! Ты получил то, что хотел, а теперь оставь меня!
Она резко повернулась к нему, кипя ненавистью и яростью, даже наплевав на то, что ее слова являются оскорблением, за которое он вновь может приказать ее выпороть. Ее спина хранила тонкие шрамы от десяти ударов кнута, но она была готова получить еще, лишь бы не быть в его постели.
— Все такая же упрямая и упертая, моя Ануд... А я вот каждый день нашей разлуки вспоминал, как ты стонала и извивалась подо мной... как твои жаркие недра лона принимали мое орудие в себя... А твой вкус до сих пор...
—