Егор и Карина

камере тебя ставят раком и жестко ебут, а ты вопишь от боли и унижения». «Ладно, достаточно, — подытожила Карина, — можешь одеваться». Шмыгая носом и размазывая по лицу слезы, Егор стал собирать разбросанную одежду. Карина продолжила: «Наше общественное движение подготовило поправки в уголовный кодекс, предусматривающие принудительную хирургическую кастрацию всех юношей и мужчин, старше шестнадцати лет, осужденных за изнасилование и сексуальные домогательства. С сегодняшнего дня ты, Егор, — лицо этой кампании». «Я не понимаю... «— проговорил Егор. «Все просто, мальчик, — улыбнулась Карина, — помнишь это?» — она достала из сумочки и развернула ту самую фотографию из журнала, сделанную три года назад. С фотографии на Егора смотрел улыбчивый красивый подросток с плоской грудью и узкими бедрами. «Очень скоро по всем городу будут висеть баннеры с двумя твоими фотографиями — на одной ты будешь таким, каким тебя запомнили жители этого города, а на другой — таким, каким мы с Настей увидели тебя сегодня: на ней будет все тот же парень, но уже импотент без яиц и с крошечным членом, сиськами и толстой бабьей жопой. Об опасностях сексуального насилия в отношении девушек юноши также узнают из буклетов, которые будут богато проиллюстрированы фотографиями твоей раздолбанной в тюрьме жопы». Карина достала из сумочку пачку банкнот, отчитала 200 марок и кинула их на стол рядом со смятой пятеркой, оставленной клиентом Егора. К этом времени Настя уже убрала камеру и вышла из комнаты. Карина последовала за ней, но остановилась у порога и, обернувшись в последний раз, с вызовом бросила Егору: «Вообще-то ты должен быть мне благодарен!» «За что?» — сдавленно всхлипнул он. Карина кокетливо подмигнула Егору: «Тебе же всегда так нравились чужие сиськи. А теперь у тебя есть свои».