Пролог.
Она втянула ноздрями тёплый, сухой лесной воздух. Она хорошо видела в темноте, но глаза ей сейчас были не нужны. Ей хватало и лёгкого, тончайшего аромата, чтобы учуять их сквозь запах хвои и летней травы. Запах самок для гарема Бахтияра. Многих самок. А врагов ещё больше. Они долго шли по следу и вот, уже почти настигли их. Она сжала рукоять топора в левой руке ещё сильнее, подала знак двум своим напарникам: Чёрному и Серому. Те уже и без неё всё понимали, ведь их нюх был ничуть не хуже, а то и лучше чем у неё. Чёрный был главарём их отряда.
Они приблизились к их лагерю, пригляделись.
Мягкие и нежные розовые человечки не ждали их. Они пили, смеялись, жили и наслаждались своей никчёмной жизнью. Они настолько ей не дорожили, что даже не выставили караул. Видимо, надеялись, что за Разломным морем их не достать. Думают, что самое тяжёлое уже позади. Расслабились. Глупцы! За Разломным морем не место самкам Уральской Республики. Им место в родной тайге.
Она видела сквозь кусты лагерь их похитителей. Сатраповских ублюдков! Они узнают гнев уральских партизан. Их жестокий и праведный гнев.
Она посчитала их. Восемь сидят у костров, едят паёк из консервов. Ещё двое вяло охраняют лагерь, опёршись на деревья и опустив стволы автоматов. Один уже сонно залипает, а второй ковыряется в смарте. Бдительность нулевая.
Ещё трое или четверо насилуют своих пленниц в большом транспортёре. Оттуда доносятся женские вопли и стоны, мужские пьяные крики, шум, возня, рычание. Уже не такие громкие, конечно же, как в первые дни. Она была в этом уверена.
Ещё человек пять или шесть спало в палатке.
Чёрный подал сигнал и она с яростным удовольствием бросилась вперёд, на врагов. Перекрёстный огонь короткими очередями из пистолетов-пулемётов быстро скосил часовых. Настала очередь трапезничающих. Они даже не успели схватиться за оружие, когда их тела начали крошить верные уральские пули. Но пуль было мало, их надо было беречь. Настала очередь верной уральской стали. Чёрный и Серый скомкали палатку с копошащимися, словно опарыши, людьми и набросились на неё с топориками и ножами, превращая её в кровавую мясную кашу своими ловкими и сильными руками, ногами, клыками. Их морды были оскалены в дикой смеси ярости и смеха. Они выли, лаяли и хохотали, будто дикие звери. Да они сейчас и были дикими зверьми. Дикими, рассвирепевшими псами, спущенными с цепи!
Она же ворвалась в транспортёр.
Трое полуголых розовых в ужасе смотрели на неё, пытаясь прикрыться и моля о пощаде. Они были безоружны, эти слабые розовые. Она учуяла их запах. Запах страха. Он был ей хорошо знаком. Слишком хорошо.
Она оглядела восьмерых замученных пленниц. Должно было быть десять. Не все, видимо, выдержали. Что ж, так хуже для розовых и лучше для её ненависти, её дикой и бешеной ненависти!
Она взглянула на свои руки, уверенно сжимающие топор и охотничий нож. Крепкие, толстые, как стволы вековых деревьев, руки. Руки, покрытые