Вот оно что! Пронзенный купидоновой стрелой, истекая кровью, я застрял в стенах ресторана — этого жаниного лазарета — слоняясь, когда мне позволяли силы, по его хрустальному лабиринту. Даже отъел легкое брюшко, будучи частично лежачим: иногда, обессиленный ходьбой, я падаю под каким-нибудь столиком, хотя чаще всего это барная стойка. Жанна, когда у нее есть минутка, прибегает и врачует больного, омывает раны, делает, так сказать, перевязку. Приложив пальчик к губам, быстро подобрав юбки — хорошо, что под их ворохом она не носит панталоны — Жанетт быстренько расстегивает мои штаны, садится верхом. И мы проходим совместное терапевтическое лечение. Она, пугаясь своего голоса, сладко стонет, и я, порой, тоже. Нет, я все еще, наверное, немного болен. Но все же — несмотря на стоны, — это явно целительная процедура. Всегда рад, когда Жанна находит время, чтобы присесть. Но самое притягательное начинается вечером. Когда садится лазоревое солнце, пробежав лучисто по юбкам оконных маркиз. Когда отшумят банкеты и кабриолеты умчат наших милых гостей сквозь корсеты, чрез пикеты в сонные где-то резиденции. Тогда начинается основательный курс лечения.
К вечеру обычно забираюсь под барную стойку. Здесь уютно и все под боком, за исключением Жанны. Которой я пытаюсь хранить верность, несмотря на барменшу. Та, когда ее никто не требует, взбирается на стул и подбирает свои юбки до пояса, таким образом отдыхая, томно обмахиваясь веером и подолами. Она тоже, конечно, не носит панталоны. Прискорбное искушение, но я учусь себя преодолевать. Ведь не вечно эта Иветта работает с напитками и с юбками! Иногда (я так пока и не разобрался в их причудливом графике) вместо нее красуется сul nu — голая снизу — Лизетта. В конце концов, та или другая бесстыдница, наконец, убирается домой. Правда, тогда прибегает Мюзетта, которая, окончательно надругавшись над приличиями, сбрасывает с себя всё: ей, труженице тряпки, всегда жарко; и, постанывая половицами, наскоро, задом наперед, моет полы, — скорее, светит в полутьме аппетитными ягодицами (но это, слава богу, ресторан, да и Жанна тщательно следит за тем, чтобы я не оголодал).
Боже, дождусь ли я когда-нибудь Жанетту? Ну, конечно, дождусь. У девочки много работы, но она словно заводная. Слышу издалека, как шуршат ее юбки. Правда, она просит называет ее ночью Жоржеттой. Говорит, что это другое, менее официальное, ночное имя, а, поскольку по ночам она совершенно другой человек, то тогда ей это имя более пристало. Смешная маленькая прихоть. Впрочем, вполне приемлю такое кокетливое пристрастие к жоржеттной ночнушке, которое на поверку оборачивается привычкою спать нагишом. Слышу издалека, как поскрипывает корсет, который она, зная мое пристрастие к грудинке, расшнуровывает на ходу. Он падает на пол еще до того, как Жоржетта добежит ко мне. Шорох озорных юбок, которым, однако, не долго осталось сжимать чудное тело. Подбежав, рассмеявшись, водит грудями по моему лицу. Стараюсь поймать соски губами: милая проказница любит поиграть. Хотя это, знаете, тоже вполне переваримая безделица по сравнению с прелестями ночной Жоржетт. У нас начинается