Моя мама — моя любовница

вовсе не зав. отделом партийной жизни! Она добровольно легла под кого? — под шофера, под человека из «обслуги», который отцу в подметки не годится! Она... она просто шлюха, грязная шлюха! И этот Анатолий — хорош, ничего не скажешь! Стянул трусы с жены шефа! Такой услужливый, преданный! Тоже ведь рассчитывал с нами в столицу перебраться, отец обещал его «перетянуть за собой»

Я насупился и сказал...

— Так одевайтесь, не стану я отворачиваться!

Мать сверкнула глазами...

— Изволь отвернуться, Павел.

Я очень спокойно уселся в кресло, стоящее напротив и произнес...

— Одевайтесь. Чужих здесь нет, все свои.

Мать, мгновенье помедлив, решительно скинула одеяло и встала с постели.

Одела черный шелковый китайский халат с вышитым на спине драконом и села напротив.

Анатолий, следом за ней, торопливо соскочил, натянул брюки (трусы его по-прежнему валялись на паркетном полу) и тоже было уселся.

Но мать, волевым голосом произнесла...

— Анатолий, идите, понадобитесь, я позову вас.

Мужчина торопливо и оттого неловко, пробормотал...

— Ага, ага... Если что — звоните в машину, я там буду...

Подхватил трусы, носки и быстро выскочил из квартиры.

Хлопнула входная дверь, стало тихо.

Мать поправила рукой волосы, жестом, который мне всегда очень нравился — очень женственный такой, неторопливый... И спросила...

— Ну? Как же мы теперь будем жить?

Что-то произошло с ней. Еще минуту назад ее голос был просто стальным, как канат... А теперь он был растерянным, робким...

— Как мы будем жить? — переспросила она тихо, почти шепотом.

И посмотрела на меня. Огромными от слез глазами.

Наверное, именно в этот миг она поняла, что проиграла. Рискнула и проиграла. Проиграла Москву, квартиру, новую, столичную жизнь...

Она всё променяла на минутное удовольствие...

И сейчас под ее ногами разверзлась пропасть!

Ведь даже если забыть про Москву... если отбросить это... Она, жена второго секретаря райкома легла под обычного шоферюгу!

Если об этом узнает муж, он не захочет жить с ней дальше... Развод, скандал, всеобщее осуждение, презрение! Все это было легко прочесть по ее взволнованному виду.

— Как мы будем жить, сынок? — умоляюще прошептала она еще раз.

— Ты его любишь, этого Анатолия? — спросил я.

— Нет, что ты, нет, конечно же! — она даже рассмеялась сквозь слезы, — это была просто слабость, минутная слабость... понимаешь?

Она сидела напротив меня — растерянная, слабая, беззащитная... непривычная.

Наверное, ей хотелось кинуться мне в ноги, просить, умолять меня...

Но я ясно видел, что в ней это желание борется с чувством брезгливости... к самой себе! Мама презирала себя!

— Папа никогда мне этого не простит... — слезы катились по ее щекам.

— Я должен молчать, да? — мой голос вдруг стал хриплым.

— А ты не сможешь этого сделать? Я стала тебе противной, чужой?

Мама, решившись, все же подскочила ко мне, села рядом, на мягкий и широкий подлокотник кресла. И принялась гладить мои волосы.

— Но ты же мужчина, ты должен понимать такие вещи... Да, я твоя мама, но я — женщина... Слабая женщина. Увидела мужика и... не смогла устоять...

— Но ведь у тебя есть муж?

— Малыш, когда-нибудь ты поймешь меня...

Мама задумчиво посмотрела мне в глаза...

— Все мужчины