Дневниковые записи, обработанные позже, на досуге. Часть 4

перекричать друг друга, мне захотелось уйти с ней так, чтобы другие видели это. Я очень ждала её дальнейших слов.

— Пойдем, покурим, — она сказала это, медленно моргнув, словно помогая мне.

— Я не курю,

— Пойдем просто так.

Мы вышли на улицу. Была весна, май. Листва, еще нежная и робкая, бугрилась на черных липовых ветвях, мокрый асфальт казался плиткой шоколада, а не дорожным покрытием. Было так свежо, что, чувствовалось, как эта свежесть пробирается внутрь твоей головы и проветривает тяжелые зимние мысли. И уже нет места этим стесненным снежным состояниям, когда одиночество так срастается с твоими надеждами, что оно тебе кажется единственным твоим будущим. А сейчас я одевала свои самые короткие юбки, я возлагала на них свои глупые надежды, хотя в век бы не призналась в этом. Но ничего не помогало, никто особенно не смотрел на меня. И вдруг Лена. Что ей нужно?

Мне казалось, она почувствовала мою проблему — желание подавляемое страхом, так мне захотелось думать. Так мне хотелось принять ее внимание, но, как я поняла позднее, это было ошибкой, я просто понравилась одному из её парней и она решила уговорить меня для него — такой подарок. В этом был чисто спортивный интерес, тренировка обаяния по отношению к женщине, с мужчинами все было в порядке, а тут что-то новое.

— Почему ты одна, у тебя грустный взгляд — она посмотрела мне в глаза снизу вверх, Лена была небольшой, но с очень ладной фигурой, я же длинноногой, высокой.

— Не знаю... — я ждала предложения.

Она осторожно и очень нежно взяла меня за запястье и потянула к себе. Скажу, что этот жест просто подкупает человека, делает его мягким и податливым как воск.

— Завтра, — продолжила он глядя своими холодными, как свет луны, глазами, — суббота, мы поедем на дачу, не одни.

— Но я не знаю тебя

— Мы поедем — её голос перешел на шепот, звучал он жестко и властно — ты дашь тому мальчику, которому я скажу.

Мне стало жарко и душно, это предложение, особенно неотвратимость его, вдруг взорвало меня, я почувствовала близость чего-то такого, что освободит меня от бремени ожидания. Но, повинуясь древним женским инстинктам, стала возмущаться.

— Я жду тебя завтра, — сказала она в ответ очень спокойно и утверждающе, — слышишь, завтра у метро.

Ничего не ответив, я отвернулась, но знала, что сделаю, так как она скажет. Эта странная прокладка в моей воле будет сопровождать меня всю жизнь, я, желая кого-то, только провоцировала на действия по отношению к себе, никогда и ничего не говоря прямо.

В комнате общежития, где мы жили, было тесно, и очень казенно, но стараясь придать ей, признаки жизни мы разбрасывали вещи по кроватям и стульям и не убирали посуду. Мне было противен этот порядок, но и делать ничего не хотелось. Я понимала, что даже такой слабый стимул, как не сидеть в общаге, мог подвинуть меня на большие решения.

Вообще в те времена, когда мне было 18 лет,