Людмила Михайловна и её Катя. Часть 2

Кате запрещено было тратить их по своему усмотрению, в том числе и на себя. ЛМ выдавала ей сумму и говорила, что именно нужно купить. Катя ходила в центр, иногда ездила на велосипеде. Она покупала продукты, хозяйственные товары, средства гигиены и контрацепции. Вещей у Кати было по минимуму: двое джинсов, юбка до колен, две мини-юбки, летние туфли и зимние сапоги, по четыре пары трусов и лифчиков, осенняя и зимняя куртки и зимняя шапка. Если какая-то из Катиных вещей изнашивалась, ЛМ сама принимала решение, нужно ли покупать новую. Только иногда Катя по своему желанию покупала себе жвачки и любимых конфет. ЛМ купила Кате дешевый мобильный телефон, который девушка брала с собой, когда ходила по делам.

Мужчины были в основном среднего возраста. Молоденькая девушка постепенно привыкла к их неторопливой деловой манере и немолодым, иногда обрюзгшим и неприятным, телам. К ней приходили в основном в конце рабочего дня. О ее комфорте никто не заботился, и девушке приходилось привыкать к запаху потных подмышек и ног, облизывать и сосать отвратительно пахнущие члены, иногда со следами и запахом мочи. Даже, когда кто-нибудь из них в редких случаях мылся, запах и вкус их смазки, иногда очень резкий, и сам факт насильного сосания члена малознакомого мужчины, приводил девушку в состояние отвращения и униженности. Впрочем, с ней обращались в основном хорошо, но, конечно, без малейшего уважения.

Они не знали о ее полностью подчиненном положении, о ее настоящих взаимоотношениях с ЛМ, но многое уловили неосознанно. Она «ставила» себя с ними именно как полное ничто, потому что по-другому, особенно в сложившимся положении, не могла, да и не умела. Она была тихой, запуганной и послушной. Всегда потупляла взгляд, опускала глаза в пол, никогда не возражала, была молчаливой, не разговаривала, если ее не спрашивали. Всегда терпела боль. После сеанса она всегда тихо и вежливо благодарила мужчину, будто благодетеля. Она боялась не угодить мужчине. Некоторые любили обзывать ее. Она всегда молчала, потупив глаза. Вся эта ее безответность и безотказность, вкупе с абсолютной доступностью, делали девушку в глазах мужчин вещью. Она ни разу не проявила чего-либо, за что они могли бы считать ее человеком. Они и относились к ней с некоторой пусть и очень слабой, но бережностью, с какой, наверное, не относились бы к просто опустившемуся человеку.

Ее надо было немного беречь, но не для того, чтобы не причинить боль, не обидеть, или просто банально не испортить отношения с «сервисом», а для того, чтобы не повредить и сильно не амортизировать. Так берегут вещь, взятую на прокат. Одновременно во внешности и манерах Кати было что-то такое, что не позволяло проявлять к ней жалость. Ее глаза будто бы говорили всегда: это я во всем виновата, не нужно меня жалеть. Она сама позволила навязать ей эту роль вещи и не заботилась о своем комфорте или удобстве даже тогда, когда ей в этом