Любовь матери

крепилась короткая цепочка, заканчивающаяся медальоном. Из-за вероятно тяжёлого медальона половая губа влагалища, на которой он висел, отвисла по сравнению со второй губой довольно сильно. Ада ухватила медальон и поднесла ко мне, что бы я прочитала надпись.

«Собственность Ады Рур» прочла я.

— Да, её пизденка полностью принадлежит мне, правда, потаскуха?

— Да Ада, — прошептала мать.

Ада грубо развела наружные губы матери и одним свободным пальцем начала интенсивно массировать ей клитор. Ада хмыкнула.

— Когда то и ты Оля вылезла из этой пизды.

Я попыталась улыбнуться. Видя мою кривую улыбку, Ада сказала:

— Олечка расслабься, твоей матери нравятся подобные разговоры. Кстати как ты видела, на ней не было ни трусов, ни лифчика.

Она уже год не носит эти необходимые каждой женщине вещи. Каждой, но только не шлюхи. Коей является твоя мать. Это привилегия шлюхи не носить трусов и выбривать с пизды все волосы, что бы мы видели её там полностью голой.

Видя моё убитое выражение лица, Ада сжалилась.

— Ну, Олечка на сегодня с тебя хватит.

Уже в дверях Ада не удержалась от унизительного приказа матери:

— Твоё наказание за провинность откладывается на будущее. А сейчас поцелуй мне на прощанье туфлю.

Мать как заводная кукла опустилась на колени и, попытавшись изящно изогнуть спину, смачно поцеловала Аде туфлю, после чего ещё несколько раз провела по ней языком.

— Ну, всё молодчина! Пока Оля!

После того как за Адой хлопнула дверь, мать преисполненная гордости, хотя еще миг назад была преисполнена рабской покорности, стала одеваться. Я не могла сдержать своего возмущение и протеста от происходящего:

— Мама я не могу поверить! Она клеймила тебя!

— Ты не понимаешь, Оля: — Мать сосредоточенно продолжала одеваться — Я люблю её:

— Но даже если опустить то что она женщина: что же это за любовь, когда один человек ставит другому свои инициалы на задницу!

— Ада сказала правду, я люблю: м: необычные отношения:

— Тебе, что было хорошо, когда она клеймила тебя?!

— Нет. Мне было очень больно.: Но я не могла отказать ей.

— Не могла отказать! Что за бред! — я распалялась все больше и больше — Это что как одолжить денег или муки или сахару:

Мать сделала театрально обиженное лицо:

— То что ты знаешь, и то что ты увидела, ещё не дает тебе права так со мной разговаривать, не забывай я твоя мать:

— Мама! Да ты целовала ей ноги! Да Ада прикажет тебе всё, что угодно и ты выполнишь, разве не так?

— Ну, знаете маленькая мисс! С меня довольно. Ты очень многого не понимаешь.

И мать удалилась.

Я осталась со своим возмущённым непониманием одна. Я думала, что мать упала так низко, что даже не имеет моральных прав, вести себя как обычно вела. Во мне боролись две стороны. С одной стороны я понимала что человек, испытывающий такие унижения, пускай добровольно, не может вести себя со мной как прежде. А с другой несмотря на всё произошедшее я всё же хотела, что бы всё оставалось по-прежнему.

На