Байки о любви. История первая

смывать пену с девочек, с удивлением констатируя про себя, что глажу голые женские тела; девочки стали меня намыливать — и я чуть не чокнулся, так это было приятно. Мой «агрегат» моментально вскочил, особенно когда чья-то осмелевшая рука намылила и его — но этого как бы никто не замечал.

Горячая вода, как водится, скоро стала иссякать, — но на этот раз мы все успели вымыться. Розовые, разгоряченные, мы принялись вытирать друг дружку, причем у меня перед глазами все плыло, когда я промокал полотенцем нежные девичьи тела... Вытершись, мы побежали из душевой, желая поскорей пробежать холодный коридор и юркнуть в постель.

Все это создало между нами совершенно особую атмосферу — нежную, стыдливо-интимную. Лежа в кроватях, мы еще долго болтали о всякой ерунде и стыдливо хихикали, переживая наше приключение. Прошел час или больше, когда мы, полные каким-то общим щемящим чувством, уснули.

Я был тогда уже далеко не девственником, и женскую наготу видел не раз и не два. Но ситуация, когда с девочками тебя не связывают никакие любовные отношения — ничего, кроме дружбы, — и вместе с тем все интимные секреты ваших тел открыты... в ней было что-то совершенно особенное: щемящее-запретное, чуть горьковатое... Ночью я, разумеется, испачкал трусы.

Наутро меня волновал вопрос: нужно ли выходить, когда девочки будут раздеваться? На него ответила Дина: чуть поколебавшись, она сняла ночнушку, не прерывая беседы со мной, и обнажила свое роскошное, стройное тело с крепкими грудками и темным пушком внизу. Ее щеки чуть порозовели, но в остальном она не подала и виду, что как-то стесняется меня. Ее примеру последовали и остальные девочки (не прерывая при этом разговора на совершенно другую тему), и я понял: все барьеры пали.

Вечером мы мылись в душе все вместе. И так было теперь каждый вечер. Все мы очень быстро осмелели, и на третий раз, уже не стесняясь ничего, мыли друг другу интимные места, визжали, плюхались и брызгались как дети. Ничего веселее и волшебнее этих совместных душей я никогда не знал. В этой атмосфере детской близости и доверия сексуальные мысли отходили на второй план — хоть мой «агрегат» никогда не выходил из вертикального положения. То, что нагота моих друзей-девочек (а я их называл только «друзьями» — слово «подруга» означало для меня совсем другое) полностью открыта для меня, а моя — для них, было чудом, которое превратило нашу дружбу в какую-то трепетную детскую любовь.

Мы все стали совершенно иначе общаться. Исчезло «табу» на телесные проявления — и мы без стеснения хватали друг друга за все части тела, как брат и сестры (у меня, к слову, никогда не было ни братьев, ни сестер), поправляли друг на друге одежду... я застегивал всем девочкам лифчики, помогал им причесываться, делал им массаж... Я думал, что моему положению наверняка завидовали бы все знакомые мне парни — «вот, мол, попал в цветник», — и злился: такая позиция казалась мне страшной пошлостью, пачкающей чистоту нашей дружбы.

При этом первые 5—6 дней