дороги. Водочку сейчас из морозилки достану.
После пары стопариков водки стало легко и чуть ли не душевно. Я вовремя поправил себя — душевненько, не душевно.
Тем более мы со Степанычем сразу сходили в его конюшню и замаскировав, установили мою камеру.
— Сюда, сюда ставь, — приговаривал он и указывал на косящего огромным глазом вороно-пегого жеребца, — На Зевса наводи. Кинематографично чтобы...
Маша вроде бы чувствовала себя здесь вполне свободно, была улыбчивой и смело расхаживала по дому. Её ничуть не смутил видок брата хозяина, Александра тоже Степановича, весьма брутального типа, похожего на дальнобойщика международного класса. Правда, уже основательно залившего глаза.
С таким Александром и конь не нужен, подумалось мне.
Через полчаса мы уже ебали Машу в рот.
Сначала она, повинуясь моим словам, встала раком на столе и как следует показала обоим Степановичам свою попку с пробочкой в очке. Пробку пока решено было оставить там. Все высказались в том смысле, что с пробкой сука будет сосать лучше. Хотя этот вопрос, был признан спорным. Короче, мы были открыты для дискуссии. Даже, похоже, Александр блин Степанович.
Заглатывала она действительно замечательно. У Петра, который уже накидал нашей девочке в глотку, член был побольше 20 сантиметров, но, как все увидели, взяла она его весь. Я подрачивал член, дожидаясь своей очереди. Думал присунуть Машеньке в самом конце этого вафлёжа, рассчитывая на то, что она очень сильно распалится, но кончить не успеет. Таким образом мне достанется самое сладкое. Впрочем, до самого сладкого было ещё очень далеко.
Петр, спустив сперму в рот соске, развалился в кресле и закурил. Настала очередь Степаныча. Он не стал подниматься, а позвал девушку к себе:
— Давай, Машенька, почмокай залупу.
Девушка опустилась на колени между широко расставленных волосатых ног. Раздались громкие чмоканья и стоны. Маша опытными губками ласкала набухшую залупу хозяина, следуя его указаниям. Неожиданно то ли я очнулся от столбняка, то ли действительно в комнате сам по себе включился телевизор или приемник — вкрадчиво запели трубы, волной тихо накатила музыка и раздалась утесовская мелодекламация:
Ай, Чёрное море!..
Вор на воре...
— Заправь ей в глотку, Степаныч, — сказал Петр, — За гланды. Она вафлерша, ты разве не видишь?
— Заправим... — протянул тот в ответ, сам причмокивая губами от удовольствия, — Глубоко хочешь, Маша, За гланды?
— Дааа, — выдохнула девушка, на мгновение оторвавшись от хуя.
— Ну-ка, дай-ка, я посмотрю, — хозяин полез рукой девушке между ног, — Мокрая... Хорошо. Хорошо, сука, нравится тебе в рот брать...
— Она хуесоска, Степаныч, конечно ей нравится, — сказал Петро и обратился к девушке, — Скажи, скажи, Маша, как тебе, сучке, нравится, говори — нравится чтобы как шлюху тебя...
— Нравится, — снова сквозь стон ответила она, — Завафлите меня как шлюху...
Все тяжело дышали. Даже те, кто курил в перерывах. Помада на её губах ещё держалась, хоть девушка часто вытирала рот ладонью, в воздухе стоял запах спермы и ни с чем не сравнимый аромат течной суки. Тушь на ресницах тоже потекла и казалось Маша плачет. Но когда ей приказывали смотреть