Санька

выполняющий все правила личного семейного кодекса. На этом силы и иссякали... Ежедневный, поначалу, секс, стал в два раза реже, а иногда меня заменял диван и футбол. Мой оловянный солдатик старался, я это чувствовала. Я хвалила его мужественные руки и говорила, что он лучший, с кем я была.

«Устает» — зашкаливала во мне нежность и какое-то материнское чувство к этому большому ребенку, когда я укрывала его, уснувшего, пледом. За спинкой дивана маячил Санькин силуэт, грустный взгляд спрашивал:

— Ты счастлива, подруга?

— Изыди! — шипела я фантому из моего воображения и шла мыть посуду.

Выполнив все свои обязанности, как жены и хозяйки, я садилась с сигаретой на подоконник и растворялась в ночной тишине. На балконе напротив стояла такая же, как я, жена, вдыхающая ночной воздух, после дня, выполненного на оценку «пять». Она посмотрела на меня, я — на нее. Мы улыбнулись друг другу. Она достала сигарету, но не успела зажечь. На балкон вышел ее муж, мягко, но уверенно завел женщину обратно в квартиру. Скука смертная ...

Меня отправили в командировку. Я нервничала и металась по квартире в одном носке, попутно раздавая указания мужу и сыну. Сварила еды на неделю, ребенка велела отправить к бабушке. Да, в среду придет сантехник...

— Не волнуйся, дорогая. Мы большие мальчики, как-нибудь справимся. — Улыбка сделала его похожим на чеширского кота.

Целую мужа, сына, мчусь в аэропорт. В воздухе запах грозы. Значит, все будет хорошо — люблю грозу. Звонит начальник — все отменяется, договорились на онлайн — конференцию. Спешу обрадовать мужа — сотовый не отвечает. Опять уснул?

Замерзшими пальцами открываю дверь. Пахнет кофе и корицей — муж приводит себя в чувства.

— Милый, я дома! Все отменили.

Он выходит в одних семейниках, какой-то растрепанный.

— Могла бы хоть позвонить!

— Я звонила...

Он кидает недовольный взгляд куда-то в сторону. Раздается женский голос:

— Ты скоро? Кофе остынет.

Мороз по коже. Меня поимели...

— Где ребенок?

— У бабушки...

— Ладно хоть, отвел его, догадался!

— Я же не совсем...

Пытаюсь снять сапоги — заедает молнию. Плюю на обувь, иду в комнату. Он испуганно пытается заслонить собою дверной проем, но куда этому шкафу в трусах против моего бешенства?

Захожу. Картина маслом: в постели, рядом с кофейным подносом, прикрывши подушкой тонкую фигурку в черном нижнем белье, сидит она... Нет, не она, а ОНА.

— Санька?!

Она округляет огромные, нереального сиреневого цвета глаза.

— Что?

— Саша...

Она всегда была такой хрупкой, похожей на тощего мальчика. Носила рубахи в клетку, висевшие на ней мешком и джинсы младшего брата, курила самокрутки и очень хотела стать врачом. Первый раз я увидела его (или ее — называйте, как хотите), когда меня, пьяную, пытался затащить в кусты староста класса. Она вышла откуда-то из-за деревьев. Низкорослый, решительный мальчик.

— Отпусти ее.

— Тебе чего?

— Она одна из наших.

— Ну, конечно! Размечталась!

Староста больно сжал локоть. Я плохо соображала, но когда этот маленький Давид извлек из кармана скальпель и с отчаянием бросился на двухметрового Голиафа, на меня будто ушат воды вылили. Я вырвалась и мешком