Старый козёл

с серо-зелеными ясными глазами, правильно воспитанная своими прекрасными родителями в духе верности и приверженности семейным ценностям.

И, поймите, меня, при всем при этом умная, талантливая. Понимающая все в свои девичьи 25 лет. Имеющая какой-то такой четкий моральный компас в жизни, который всегда выводит ее на верный курс из всех передряг и чувственных вьюг.

Она постоянно занималась самосовершенствованием, училась играть на саксофоне, танцевала танец живота. И однажды я посвятил ей такие стихи:

Меня сейчас волнует та,

Что любит танец живота,

И даже теплится мечта,

Увидеть танец.

Но видно, время неудач,

Она решает сто задач,

И я не знаю, как горяч,

Ее румянец.

Но под египетский мотив,

Я снова вижу, как слегка,

Змеится тонкая рука,

И капля пота у пупка,

Как мед нектара.

А что всего важнее-грудь,

Проходит свой особый путь,

В ее движенье жизни суть и тайна смерти.

Я засыпаю и во сне она со мной наедине,

И в адском трепетном огне танцует мне.

Такая вот, что рукой можно показать от пола, какая она невысокая ростом, но при этом... чудо, чудо, абсолютное женское чудо. От присутствия которого, ну просто ошалеваешь, и понимаешь, что это маленькое и есть самое большое в твоей жизни.

Конечно, я комплексовал. Мы жили в Москве, городе наполненном соблазнами и возможностями. Ютились в комнате на первом этаже, с кустами за окном, вечно закиданными мусором, слетающим с верхних этажей и вынужденные регулярно лицезреть эту невыносимую физию нашей высокомерной хозяйки, решившей почему-то, что она вправе судить и оценивать нашу жизнь, не создав, в общем-то свою. Да что там, она неоднократно советовала Юльке бросить меня и найти более подходящую партию, сама такой партии не имея.

Я лихорадочно искал работу, но, как оказалось, Москве мало интересны журналисты из средней полосы. Своих хватает. А Юлька уже работала. И, в общем-то, она тогда и формировала наш семейный бюджет. Из-за непрекращающихся стрессов эрекция моя сошла на нет, и я чувствовал, что Юльке не хватает секса. Но она терпела, надеясь на лучшие времена.

Помню, мы встретили Новый Год на Красной площади, под Кремлевскими часами, загадали желания, выпили немного красного, хмельного вина и возвращались домой тоннелями подземки, взявшись за руки и раскачиваясь в просторном вагоне метро. Все казалось достижимым и реальным, все укладывалось в схему этого мудрого, извилистого мира...

А в середине января позвонил Осипчук. Он был в Москве, предлагал мне встретиться. Этот скверный миллионер снимал люкс в ресторане «Украина», и мы сошлись в ресторане этого отеля. Были ананасы и омары, какой-то нереально дорогой виски. Официантки в кротких юбочках, в трусиках, как — будто они были без трусиков.

— А я, Сенька, не к тебе приехал, — поднял чашку с зеленым чаем Осипчук, — к твоей жене, после того, как ты показал мне ее фотографию, я потерял покой. Я должен побыть с ней.

— Нет, Владимирович, это невозможно.

— Давай, Сенька, так. Я даю три миллиона рублей и литровую, закатанную крышкой банку золотого песка за то, чтобы она голая посидела у меня на коленах, при этом я бы