нас и есть трое! Ты, да Я, да мы с тобой! — прыснул в кулак развеселившийся Борик.
— А.., ты в этом смысле...
— Хорош, тарабарить! — шуганул спорщиков засыпающий Большаков. — Надоели!... Толку от вас...
Его тяжелеющая голова покоилась на правой ладони, а левая рука держалась за неопадающий член. Грузнеющие веки слипались... Во сне, до самого сигнала «Рота!... Подъём!», Большакову грезились голубые глаза и красивая грудь Елены Павловны...
...
Послеобеда, когда вместо политзанятий, рядовой Большаков рисовал в Ленинской комнате бронзовое лицо сурового танкиста, дневальный сообщил, что его вызывает командир роты. Спрыгнув со стола, заменяющего подмости, Борис Петрович сунул кисть в растворитель, быстро вытер тряпицей испачканные пальцы и, застёгивая на ходу верхние пуговицы гимнастёрки, устремился «на ковёр». Он был чрезвычайно взволнован. Ночная «дискуссия» о возможности приударить за женой капитана теснилась в стриженой голове солдата совестливыми противоречиями и сомнениями: «Разве можно?... А вдруг?... А если?... Нереально!...»
Капитан Калинин сидел за столом каптенармуса и пересматривал хозяйственные бумаги. На доклад рядового Большакова о прибытии, не поднимая головы, велел:
— С завтрашнего дня, с четырнадцати до шестнадцати ноль-ноль отправляетесь в расположение гарнизонной библиотеки. Заведующая библиотекой Елена Павловна скажет, что надо делать. Её указания выполнять, как мои. Это приказ! Ясно?
— Ясно, — сказал Борис Николаевич.
— И, без халтуры! Чтобы Елена Павловна была довольна.
— Так точно! Будет довольна! — весело зыкнул Борик.
Командир роты мельком глянул на Большакова:
— Чего это вы, рядовой, так веселитесь?... И лицо у вас красное... Больны?
— Никак нет! — таращил глаза Большаков, цыкнув на подвернувшегося под руку Бориса Петровича (которого сжигал жар смятения), ибо, достать веселившегося Борика не представлялось возможности.
А тот скакал козликом и радовался:
— Началось! Началось... На-ча-лось...
— К двадцать третьему февраля библиотека должна быть отремонтирована и оформлена. Вопросы есть?
— Никак нет! — сказал сам за себя Большаков.
— Свободен! — сказал капитан и уткнулся в талмуды...
...
В первый же библиотечный день Борик устроил рабочий стол Бориса Петровича напротив стола Елены Павловны. Так, что влюблённый «художник», мог свободно зреть и рельефный бюст капитановой жены, и её круглые колени, идеальную форму которых не портили даже вязаные колготки.
Потом — новая выходка беспардонного весельчака. Находясь за спиной библиотекарши, он позволял себе делал тазобедренные движения в сторону Елены Павловны, показывая руками, что придерживает её за воображаемые бёдра.
Сердце Бориса Петровича, при виде таких вольностей, колотилось, как у кролика.
— Тебе нравится? — шептал на ухо Борису Петровичу Борик: — Ну, признайся, что хочется большего!
— Перестань, поясничать! — увещевал своего антипода Борис Петрович. — Елена Павловна может увидеть.
— Так это и нужно! — скалился Борик. — Сделай, что-нибудь этакое. — Борик изобразил пальцами колечко и потыкал в него толстым фломастером. — Пусть догадается, что ты её хочешь.
— Ни в жизнь!
— А я порезвлюсь!...
Терзаемый ревностью и болезненным обожанием молодой красавицы, Борис Петрович размалёвывал тематические планшеты, писал на ватмане цитаты классиков, ремонтировал книги, забеливал стены. А его второе я приседало перед столом Елены Павловны за оброненными предметами, смотрело через плечо за отворот вязаной кофты, спешило принести для капитановой