На краю

прекрасна и молода, и хочет быть счастливым только потому, что ему кажется, что он несчастлив там, где когда-то был также счастлив, как и сейчас. «А может я счастлив? Почему я так быстро сдался?» Он вдруг посмотрел на себя со стороны, сидящего в комнате своей подчиненной, желающего получить ее тело, желающего любить и жить с ней и, скорее всего, развестись с женой и оставить дочь; и ощутил себя как в каком-то театре, где зрители смотрят на него с той презрительностью, с которой вы обычно смотрите на человека, нагло обманывающего вас в глаза. «Я вру себе, я вру всем, я вру жене!» Вдруг вышла она, в белом халате и остановилась в дверном проеме. Ее лицо излучало девственность, девичью красоту, которую теперь Владимир совершенно не мог осквернить, поэтому, когда она, развязав халат, осталась совершенно голая, показывая ему тело, которое он отчетливо представлял в ресторане и на работе каждый день, он окончательно понял, что ему нужно уходить, что нужно вернуться домой, чтобы не перейти черту так далеко, ведь он уже переступил ее на шаг. Он встал.

— Прости, — сказал он, чувствуя страх и желание уйти, — но я не могу.

Она растерялась, стала глазами искать что-то, и через мгновение, она осознала все, что он сказал, почему он это сказал, увидела себя также со стороны и с его точки зрения, и, подняв глаза, закрыла свое тело. Вдруг она заплакала и упала на колени. Было жалкое зрелище. Но душераздирающее. Владимир почувствовал, что разрушил чью-то жизнь, вскрыл свое сердце, разбив ее, и, посмотрев на нее, снова захотел обнять ее, поцеловать, поднять на руки и уложить на кровать, чтобы предаться любви. Ему казалось, что так будет правильно, что будет лучше, если он вернет все то, что он начал строить, что если он и делает неправильный выбор, то делает это сейчас, но он осознал, что это остатки его юношеской слабости к женским слезам и страданиям. Ему даже стало отвратительно смотреть на нее, словно она обманывала его, словно она стала такой же, как и все другие девушки, которые пытались его заполучить драматичными уловками, но он не мог ее оставить так, ведь он был «интеллигентным мужчиной», достойный своей жены, каждый день работающей и следящей за домом. Он подошел к ней.

— Прости, моя дорогая, прости. Мне жаль, что я так обидел тебя, — сказал он и поцеловал. Он поправил ее халат и направился к выходу.

Машина разгонялась до ста километров, дорога ночью была пуста, а огни в темноте казались ярче, чем обычно. Наконец, все его сомнения и неудачи стали ясны, а решения черного сундука уже не пригодятся. Он представлял себе Машу, ставящую перед ним ее стряпню, спрашивает дочь, как она провела свой день, как тот парень, который проявляет к ней симпатию. А может еще лучше, если он им обоим купить цветы, сводит в ресторан, а может и