Тайна Тигровой пади

еле ухватился за них. «И зачем она их постригла?» — подумалось мне тогда.

— Слушай! А ночью ты где ...пропадала? — решил я спровоцировать жену.

— Спала в машине. А что?

— А почему не в палатке? Я же показал тебе, где наше место.

— Мне стало холодно. Ты где-то бродил. Вася и предложил мне переспать в кабине.

— Вместе с ним?

— Ты что, дурень! Вася в кузове спал...

Мы говорили тихо, но все же на нас кое-кто обратил внимание. Я потер ладонью лоб, так как перед глазами у меня продолжали мелькать сапоги, торчащие из кабины.

«Выходит, что ночью я не с ней...», — мне показалось, что череп сейчас расколется от внезапной мысли, пронзившей мозг. «Кто же она?» — я стал внимательно скользить глазами по женским фигурам, облаченными в джинсы. Таковых оказалось шесть. Троих я отбросил сразу, так как их габариты явно не вписывались в мои объятия. Из оставшихся трех я остановил взгляд на учительнице младших классов милой скромнице и всеми любимой Марии Николаевне, у которой учился наш сын. Это была женщина лет двадцати пяти, худощавая блондинка, постоянно озабоченная школьной успеваемостью и поведением нередко пъянствующего мужа. Она почему-то избегала моего прямого взгляда, пряча свои вишневые глаза.

«Неужели она?. У нее же безупречная репутация. Как же она смогла решиться на такой опрометчивый поступок?!» — заговорил во мне голос моралиста, не допускающий женских измен.

У Марии Николаевны была трудная судьба. Она была из тех «ломовых лошадей», которые тянут воз не только на работе, но и дома. У нее не было детей, но разве они могли появиться от человека, часто заглядывающего в бутылку. Им был тот усатик, попивающий спирт у костра и угостивший меня. Сопоставив все это, я понял, что оказался в палатке рядом с Машей далеко не случайно. Ее муж уютно устроил на ночь в кабине мою жену с водителем, а его жена, воспользовавшись этим, подменила мою. После завтрака публика разбрелась по лесу. Шишкари, взобравшись на огромный кедр с помощью когтей монтера, длинными палками сбивали шишки, а их жены собирали их и носили в лагерь. Там на поляне, у реки, две солидные матроны перемалывали их в большой камбузной мясорубке, без сетки, полученную массу отбрасывали на противень, который погружали в реку, при этом вся шелуха тут же всплывала и уносилась течением, а оставшиеся орешки отбрасывали на брезент для просушки. К вечеру высушенные орешки ссыпали в мешочки.

«Все гениальное — просто. Это только дилетанты тащат шишки домой», — подумал я, наблюдая, как ловкие руки Маши собирают сбитые шишки. Я присел рядом, поднял пару шишек и протянул ей, пристально посмотрев в ее манящие глаза. Рука ее дрогнула, она тут же отвела глаза в сторону и густо покраснела.

— Можно вас на минуточку, Маша? — поманил я ее в сторону реки.

Женщина выпрямилась и покорно пошла за мной. Мы присели на бревно у реки. Я бросал в воду мелкие камешки, а она искоса поглядывала на меня,