Плоть слаба

пороге стояла она... Моя танцовщица! Моя восточная красавица, с черными, как смоль пышными волосами, в полупрозрачной тунике, перехваченной золотым пояском, и в черной маске, закрывавшей почти все лицо. Открытыми оставались только ее заплаканные глаза.

Я в немом восторге стоял, как в столбняке, не веря своим глазам. Вероника медленно сняла повязку с лица и бросила ее на кровать. За нею последовал черный парик, и я увидел свою любимую. Свою Веронику.

— Я с Пашкой договорилась, чтобы он пригласил меня в качестве танцовщицы, и он все устроил, — она говорила пустым невыразительным голосом, как будто диктор по радио сообщал текущие новости. — Я так люблю тебя, Костя, что не могла допустить, чтобы ты облажался на этой вечеринке. Я бы просто не перенесла этого... Но ты, все-таки, облажался...

Я бросился к ее ногам, упал на колени, и обнял ее. Слезы брызнули у меня из глаз, и я, не видя ничего через влажную пелену, покрывал поцелуями ее тело, и шептал «прости!» беспрестанно. Я сорвал с нее тунику, и уткнулся лицом в ее лоно, покрывая жаркими поцелуями каждую клеточку любимого тела, пахнущего пряностями и сексом.

Отстранившись нам мгновенье, я увидел какую-то надпись на гладко выбритом лобке Вероники. Это была свежая татуировка: вокруг каждой буквы оставалась еще красноватая припухлость. Буквы прыгали и двоились у меня перед глазами, но я разглядел сквозь слезы: саrо аutеm infirmа. Какая-то латынь...

— Я сделала ее вчера, в тату-салоне... Пока ждала тебя, — ответила Вероника, на мой немой вопрос, — но ты так и не пришел...

— Что здесь написано? — прошептал я, покрывая поцелуями каждую буковку и все вокруг.

— «Плоть слаба», — ответила Вероника, и с нежностью прижала меня к своему волшебному телу...