Марина шла к бывшему, не переставая, одновременно, и корить себя за уступчивость, граничащую с кротким подчинением, и затаенно, стыдливо хвалить себя же за ловкую манипуляцию своим «экс-».
Отношения с этим мальчиком давно закончились. Слишком давно. И слишком неправда: каждый раз, когда в их непростом и откровенно инфантильном общении вновь возникал момент «уходя, уходи», что-то происходило. Что-то, чему Марина, умная и гордая девочка, так и не нашла иного определения, нежели «бабская глупость».
«Моменто пиканто» состоял в том, что это мальчик, к которому она сейчас шла домой на «простую, дружескую посиделку», был у нее первым. В очень многих смыслах...
Именно он избавил ее от сомнительного в суетной современности права называться девственницей. Он же был первым, кто кончил в нее, в очередной раз сопроводив за черту оргазма, не обременяя себя защитой. Тогда, к слову, Марина пила затейливые препараты, которые каким-то непостижимым образом совмещали в себе и оздоровительную, и контрацептивную функции. И потому она не боялась последствий... в принципе, что делало этого мальчика первопроходцем не только в делах, сугубо интимных.
Марина честно, до боли откровенно и до жгучего стыда сильно хотела от него детей. Много раз она представляла себя рядом с ним, держащей на руках лялечку, которая совсем скоро сможет членораздельно пискнуть звонкое «Папа!». А он, конечно, улыбнется — и что-то, потрясающе красивое навеки поселится у него в душе. И тогда она подарит ему второго ребеночка...
Марина остановилась перед массивной, металлической дверью единственного подъезда высотки, стоящей в горделивом соседстве с менее рослыми домиками не далеко от центра стремительно развивающейся провинции. Сколько раз она уже была здесь, вновь и вновь ощущая тех самых, будь они неладны, «бабочек в животе» и плохо скрываемый румянец на щечках. Ее пальцы легли на холодный металл...
«Он вошел в нее, как обычно. Резко. Жестко.
Вызвав смешанное ощущение боли и удовольствия. Тогда Марина в очередной раз убедилась, что член любимого мужчины — толстый, крепкий, перевитый венами, с крупной багровой головкой, обильно смоченный его смазкой и ее соками — способен одним движением прогнать из ее головы все тревоги, страхи и прочие глупости, которыми она нередко ее забивала.
— О... Милый... — простонала Марина, выгибаясь навстречу члену, который начал в ней движение. — Да... Да!
Она вскрикнула — и тут же оборвала себя, как обычно боясь собственных эмоций даже тогда, когда их не стоит нисколечко сдерживать. Это было похоже на полувопль-полувсхлип-полустон, который, несмотря на свою прерывность, в очередной раз заставил его входить в нее с новой силой.
— Да... Солнышко... Любимый... — Марина выдыхала эти слова, пополам со стоном. — Да... Еще... Еще...
Он и не думал останавливаться. Напротив, с каждой фрикцией он лишь наращивал темп. Каждый удар его члена доставал до самых чувствительных мест там, внутри, даря Марине ни с чем не сравнимое наслаждение, заставляя лишь сладко стонать и выгибаться в его руках.
И тогда он, как это было уже не раз, тихо произнес:
— Ты — моя.
Вот так. И в этих словах не