Богиня плодородия

Двойня орала, как целый вольер голодных обезьян.

Растерянная мамочка, озираясь по сторонам, пыталась их укачать. Это было жалкое зрелище.

Роман наблюдал за ней, потом сказал:

— Мертвому припарки. Жрать хотят.

— Я знаю, — виновато отозвалась мамочка. — Но где мне их кормить?

— Да прямо здесь!

— Но... Я их грудью кормлю, а... Домой не могу попасть, мамы дома нет, и ключи уволокла... и без нее я никогда не... Их же двое, — развела она руками, оправдываясь за то, что их так много.

— Если стесняешься, пойдем вон туда! Там уж точно никто не увидит. Пойдем, я помогу, — Роман решительно встал.

Они и так были в глубине парка, но он вел ее к самой дальней и темной аллее. Мамочка неуверенно шла за ним, на ходу укачивая орущую коляску.

Она являла собой неописуемое сочетание детскости и матерости, от которой у Романа скребло в яйцах. Лицо у нее было совсем девчачье, с ямочками и взглядом растерянного ребенка, которого вдруг вселили в чужую жизнь и чужое тело. Новые обязанности превратили его в закрома для орущей двойни: футболку распирали увесистые, как у матерой бабы, дыньки, набухшие молоком, бедра раздались вширь, руки-ноги запухлели, как у красавиц Кустодиева...

— Вот тут давай, — распорядился Роман, подводя ее к скамейке в конце аллеи. Рядом, на столбе, висело объявление: «Внимание! Разыскивается... «— Хотя нет. Давай вооон там...

— А... а... я стесняяяюсь! — совсем по-детски заскулила мамочка, закрыв лицо руками.

— Так! Малые у нее голодные, а она стесняется! Когда тебе в роддоме в пизду глядели, как они оттуда вылазят, ты тоже стеснялась? — гремел Роман, как пророк, подталкивая ее к скамейке. Греметь приходилось изо всех сил, чтобы перекричать двойню. — Давай, а то у меня ща мозги лопнут...

Она изумленно глядела на Романа. Потом села на скамейку, робко взялась за край футболки и задрала его выше пупка.

Роман шагнул к ней и решительно рванул футболку кверху. Мамочка ахнула, и на свет Божий выплюхнулись две наливные сиси, каждая размером с ее голову.

— Руки подними, — приказал Роман.

Через секунду она была голой по пояс. Роман сглотнул, глядя на припухшие соски. Мамочка взяла один орущий сверток и стала неуклюже прикладывать его к груди. Второй продолжал орать.

— Ты что? Обоих! Давай сразу обоих! — закричал Роман.

— А как?

— Как, как! Сисек-то у тебя сколько? Ща помогу...

Он уложил оба свертка мамочке на руки, приладил их к соскам — и через пару минут свертки дружно чмокали, впиваясь в пухлые сметанные шары. Вой прекратился.

Мамочка, застыв, чтобы ничего не испортить, удивленно смотрела то на них, то на Романа.

— Уфф, — сказал тот. — Аж уши заложило.

— А я привыкла, — сказала мамочка.

В ее голосе тоже слышалась густая, грудная женственность, проступавшая откуда-то из глубины. Сейчас, когда двойня занялась делом, это было очень заметно. — Они почти все время кричат. Одного накормлю — другой кушать просит. Я не знала, что можно вот так, двоих сразу... Спасибо вам...

Двойня чавкала, и на личике у мамы проступала гордая