Вера. Тот же вечер.
Я думала он шутит насчёт порки. НЕТ! Не шутит. Говорит, чтобы мы все оголились. Даша и Настя исполнили первыми. Вообще то Ника начала первой раздеваться, но она это делала медленно, будто кайфовала.
— А вас это первейшим образом касается. Мама, Вера! Если я сам вас раздену будет пять лишних ударов.
Мамочка начала после Ники. Я сейчас... , я только наслажусь этим стриптизом. Девочки также любуются совершенством. Хм. А у Даши бёдра блестят. Течёшь, миленькая? У Насти сосочки выдают возбуждение. Похоже я сегодня оторвусь. Паша, потом папа, затем папа-Паша. В конце мама с Настей и возможно Даша.
— Зинаида Макаровна! Вы как старшая, должны показать пример. — Блин, Паша играет роль судьи. Ладно поиграем и мы. — Пап, сколько розог она заслужила?
— Я думаю пятьдесят... Да, да. Не смотри на меня так, милая. Пятьдесят. Но учитывая, что она была со мной честна и ласкова, что она будет матерью моего ребёнка, то я амнистирую её.
— Спасибо, милый. Но я должна быть наказана. Просто авансом. Вдруг когда-нибудь нагрешу... — Мама улыбается, довольная своей выдумкой. — Думаю выпишу себе аванс в виде десяти... нет, пятнадцати ударов розгами. Но где же справедливость, господа судьи? Вы раздеты не по чину. Оголяйтесь!
Ника и я горячо поддержали заметку мамочки.
А вот и бревно, на котором мы будем подвергаться наказанию. Оно застелено старым покрывалом.
Раздевшись муж обращается ко мне:
— Добровольное признание смягчает наказание. Вера, жена моя, покайся. Расскажи откуда на твоём прежде чистом теле множество засосов?
— Я грешна муж мой. В пылу страсти, когда оставляла такие же штампы на теле любовницы, я облизала ткань со спермой чужого мужчины, являющегося Вере отцом-мужем. Так же по глупости сделала вот что... Пап, подай мне стул со спинкой. — Пока папа доставал из-за стола стул, надела платье. Сев на «седло», показала мужу и Нике как засветила письку. — И сидела так перед его носом, до тех пор, пока папа не намекнул мне о пассаже. За эти два проступка я достойна пятидесяти ударов розгами.
— Наказание смягчается до двадцати пяти. Ника, родная, ты...
— Я восемь раз сказала скверну вслух и не считано раз в уме.
— Десять...
— Я не помолилась перед сном. — Хлопая ресницами сказала Настя. — Десять, да?
— Меньше десяти нельзя. Даша?
— Я следила за тобой. Это грех?
— Это серьёзный грех. Ты не доверяешь Богу? Пятьдесят. — Я смотрю на бедную девочку, на её худенькую попку. А она стоит довольная. Глупая, тебя же будут бить! — Наказание мы растянем на пять вечеров.
— Господин судья, — мама призывает Павла к вниманию, — тот аванс на который я согласна, увеличьте до тридцати, и вычтите из наказания Даши.
— Нет! Должна же быть справедливость. Она следила, не доверяла Ему, а наказание понесёшь ты? Даша, я справедлив?
— Да, муж мой! И прошу — покарай сегодня же.
— Я лягу первая, как опытная. — Ника легла так, что её крупные гениталии оказались над срезом бревна.
Это было так