с моей меткой.
— Так вы это называете, дорогая мама?
— Это — одно название, и у него есть многие другие. Вы, мужчины, вообще называете это влагалищем, поскольку мы называем ваше уколом. В общем, тебе следует уже знать их обычные названия. А то, как малое дитя, поди, называешь их Фэнни и Болваном.
— Укол и влагалище — ого! Постараюсь не забыть. Так позвольте же мне пососать это прелестное влагалище?
Мы гамаюшируем друг друга, жадно глотаем двойной результат наших действий и продолжаем наши обоюдные ласки, пока снова не наполняемся энергией и внушительным желанием более основательных удовольствий.
— Мой дорогой мальчик! Ты — столь способный и превосходный ученик, что я должна показать тебе, что есть ещё несколько способов смягчить чопорность этого дорогого парня, который кажется так и жаждет, чтобы его лишали его твёрдости. Я покажу тебе, как моему мужу нравилось лучше всего наслаждаться мной.
Она приподнимается на своих коленях и, выставив свою прекраснейшую задницу, говорит мне:
— Встань на колени сзади и дай мне в руку свой укол. Видишь, я просунула её между своими бёдрами?
И когда я выполняю ...эту команду, она продолжает давать мне указания:
— Может быть, тебе покажется, что так дальше, но на самом-то деле, всё равно.
После того, как всё это — вплоть до бёдер и ягодиц — подвергается осмотру, она говорит:
— Можешь потрогать щёки моего зада... Что-то я не слышу похвал.
— Они просто роскошны!
— Значит, ты восхищён? Что ж, эта похвала очень возбуждает. Кстати, называются они ягодицами.
Конечно я громко восхищаюсь не только их размерами и чистотой, но также и красивыми вьющимися шёлковыми петлями, которые сбегают между ними и накрывают розовое, очаровательно сморщившееся заднепроходное отверстие и поднимаются выше по прилегающей части спины. И всё это трогаю руками.
— Что ж, пожалуй, ты достаточно возбудил меня, — объявляет она. — Теперь, прошу тебя, наклонись вперёд и, просунув под меня руки, возьми в ладони моих малышей
— Чего-чего?
— Так мы, женщины, называем выступы на нашей груди, соски.
— Соски?
— Да, потому что младенцы сосут из них материнское молоко. Разве тебе никогда не приходилось видеть вымя у коровы?
— Приходилось. Но я не соотносил это с женской грудью.
— А теперь вот соотноси. Неплохо бы их помять, помять и погладить... Вот так!
— Приятно?
— Ещё как! Но чтобы должным образом возбудить меня, одну руку отними и поиграй ею с клитором.
Я делаю всё это более-менее сносно, но с нарочитой неловкостью.
— Вот так?
— Так, так, — одобряет она. — Вскоре ты достигнешь совершенства.
И мы опять гоним два круга, прежде чем она падает вперёд, а я, поскольку не вышел из неё, вынужден последовать за нею. Правда, потом мы разделяемся, и, повернувшись на бок, но всё ещё переплетённые, впадаем в глубокую дремоту, из которой нас пробуждает дневной свет. Миссис Дейл выпрыгивает из кровати и вытаскивает оттуда меня.
— Боюсь, что мы уже здорово проспали. А ведь меня ждут дела по дому и хозяйству.
Я же пытаюсь с трудом убедить её уменьшить ещё