сне. Тогда её внимание обращается на нечто выпячивающееся, и она рискует легко коснуться его; потом, становясь более смелой, по-прежнему осторожно пробует охватить его ладонью поверх покрывал, после чего опять направляет свет мне в лицо, но я не показываю никаких признаков. Тогда она отставляет свечу и, взяв стул, садится рядом с кроватью. И опять пробует заговорить со мной приглушенным голосом. Не обнаружив какого-либо перерыва в моём ровном дыхании, она осторожно и постепенно внедряет свою руку под уже заранее приоткинутое постельное бельё, с большой осторожностью просовывает её к моему дреколу и мягко сжимает его. Мне кажется дрожит не только эта рука, но и всё её тело, и я отчётливо слышу, как убыстряется и становится короче её дыхание.
Рука её мягко движется вверх от корня к головке. Что ж, моя дорогая, как вам мои габариты? Наверняка очень возбуждают. Вот она дотрагивается до головки, и это вызывает сильный трепет. Она убирает руку и, как я с уверенностью предполагаю, оборачивается взглянуть, не потревожила ли меня. Но сон мой по-прежнему глубок. Она же, кажется, проникается большей уверенностью, ибо теперь в деле уже обе её руки, она явно возомнила, что ситуация благоприятствует ей и счастье благоволит её замыслам. Я могу чувствовать, как она перебирает руками: одну сжатую ладонь кладёт над другой, пока не находит, что головка всё ещё частью выше третьего схватывания. И слышу невольное восклицание:
— Ничего себе! Вот уж...
Её любопытство растёт, и она начинает с предельной предосторожностью потихоньку удалять постельные покрова, чтобы можно было взглянуть на то, что уже хорошо нащупано. Когда это достигается, она выпрямляется и поднимает свечу, снова направив её свет мне в глаза, после чего наклоняется к моему дреколу. Будучи уверенным, что она сейчас уж слишком занята, чтобы поднять свои глаза к моим, я наполовину приоткрываю их и созерцаю её, близко пригнувшуюся к столь привлекательному объекту. И опять слышу восклицание, на сей раз довольно громкое:
— Поразительно! Разве можно было вообразить такую вещь, да ещё в таком невинном мальчике? Ах! Вот бы отведать её... Да — отведать! Почему бы и нет? Я должна...
И сжимает его сильнее, чем прежде. Затем, выпрямившись, ставит свечу в подсвечник и убирает его к подножью кровати, после чего берёт мой дрекол в обе руки и начинает мягко потирать его вверх-вниз и, ещё раз наклонившись, нежно целует орех. Это заставляет его пульсировать уж совсем яростно, и мне становится ясно — настало время сделать вид, что я просыпаюсь.
Да и сама она тут же отнимает свои руки и выпрямляется, хотя и слишком возбуждённая, чтобы подумать о необходимости накрыть меня. Я открываю глаза, стараясь выразить величайшее удивление, но узнав её, произношу:
— Ах! это — вы, дорогая мама? А я видел вас во сне, и это был такой приятный сон! Ах, поцелуйте же меня!
И будто бы не соображаю, что вся моя особа обнажена.
Она наклоняется и нежно целует меня, говоря:
—