завоеваний. Провел руками вверх по спине, щелкнул застежкой лифчика, вывалив наружу молочно-восковой спелости мягкие, тяжелые полушария с темными сосками. Грубо сдернул трусы, скользнувшие на пол, к халату. Полюбовался аккуратной стрижкой выпирающего лобка, посмотрел снизу вверх в ее умоляющие глаза, увидел то, что нужно: стыд, грусть, сверкающие искорки страсти. Услышал последнее глухое «Зачем?»
— Надо. — Спокойно, словно лабораторный исследователь, раздвинул худощавые ляжки, заставив некрасиво присесть, вновь просунул в горячую щель сразу три пальца, пощипывая большим наружные розовые складки.
Половые губы были сочные и набрякшие. Она вздрогнула и сломалась, мучительно оседая всем телом на дрожащих подгибающихся ногах, покрываясь испариной. Застонала, закрыв глаза. На лоб Тохе упала что-то мокрое и горячее. Слезинка. Лицо Калерии кривилось, душа сопротивлялась, но тело отзывалось самым бессовестным образом. Она согнулась всем телом, вцепившись руками в его плечи, ногтями в маникюре, сухонькими ручками. Большие прохладные груди с темными ореолами сосков закачались перед самым лицом. Тоха оттянул один на себя, пощипывая. Наслаждаясь беспомощностью ее желания. Это не была больше холодная леди. А просто корчащаяся от болезненной страсти немолодая сучка. И это возбуждало Тоху больше всего. Ее кривящееся, стонущее лицо было прямо перед ним. Тоха острыми зубами жестоко прикусил ее нижнюю губу, игриво потянув на себя. Она тянулась за ним, тяжело дыша враскорячку насаживаясь на его жесткие пальцы. Ему конкретно не хватало рук: хотелось лапать ее всю: мять и оттягивать тяжелые груди, больно сжимать мягкий комочек живота, жестко протрахивать пальцами внутри, развести двумя руками ягодицы, впиваясь в них ногтями до боли, оглаживать худощавые шелковистые ляжки. Наконец, сжать пальцами щеки, смазав черты до смешного и нелепого, и любоваться ее зависимостью и сучьей покорностью.
Тохин конь рвался из штанов. Одним движением вскочил с табурета и, легко подхватив задыхающуюся Калерию, подсадил ее на кухонный стол, сметая салфетки и посуду. Торопливо выпутался из джинсов вместе с трусами, сдвинул на край стола ее бедра, широко раздвигая ляжки и сжав в руке багровый член, с электрическим наслаждением провел головкой по влажнеющим распахнутым губам. Вновь лицо ее скривилось, она вся согнулась ему навстречу. Колыхнулись прохладные груди с темными, встрепанными, торчащими сосками. Тохе нереально нравилось ее возбужденное состояние. Оттянув сосок одной рукой, он с размаху шлепнул по груди ладонью. Калерия вскрикнула и дернулась. Даже в отблеске заоконных фонарей отчетливо проступил розовеющий след. Антоха вошел во вкус и звонко смазал еще несколько раз наотмашь, словно играясь. Калерия захлебнулась взвизгом, отпрянув, ее промежность взмокла и заблестела, на Антона повеяло терпким запахом самки. Он не смог больше сдерживаться и со всех сил, до упора, с наслаждением медленно, по миллиметру, ввел член в тугое нутро, ахнув и захлебнувшись ощущениями. Его жесткий член заполнил собой всё её узкое, горячее пульсирующее пространство, упругое лоно нерожавшей женщины.
Самым большим наслаждением было осознание метаморфозы, переломившей независимое поведение этой сдержанной, ухоженной дамочки. Словно великолепный огненный цветок расцвел на ломких ветках осеннего куста —