или упасть и преклоняться, пресмыкаться перед ним...
Слова сами срывались с моих губ, запекшихся от любовного жара: «О, сладчайший! О, ты ангел любви, исчадие страсти! Как ты это делаешь! О, будь благословенен! Ты меня убиваешь! Мне нечем дышать от счастья, я умру от твоей любви!
Извиваясь, как уж, я развернулась на постели и легла в ноги Жюля, который тот час же возобновил свое блаженственное лизание прижимая руками мою горячую промежность, мое раскрывшееся влажное лоно к своему лицу...
Я увидела вблизи его стройное тело, его бедра, сладостные нежной и чистой суровостью, и — ах! ах! — ноги, как у Гермеса... Рычаг моей страсти во всем своем мощном приливе уперся мне в лицо, я стала гладить его, ласкать, целовать, потом легонько укусила его. Мне так понравилось, что я приникла ртом к источнику моих наслаждений, губами обхватила его, и вот, он уже уперся мне в небо...
Жюль восторженно обхватил меня, пальцами раздвинул мое убежище, давая еще больший простор своим жадным губам, своему сладостному языку, который касался моих обнаженных нервов, натянутых, как скрипичные струны...
Я почувствовала, как в пароксизме страсти сокращаются мышцы моего живота, и в изнеможении упала ему на живот лицом... Убежище мое стало совсем влажным, но Жюль в упоении продолжал свое мучительно сладкое занятие. Это воскресило меня, я снова стала ласкать и щекотать языком нежное и грозное оружие моего властелина, а руками медленно перебирать и трогать то, в чем заключен секрет его мужской силы...
Я чувствовала, что у Жюля подходит критический момент, и стала еще неистовее подниматься и опускаться лицом в упругий лес его волос, стараясь захватить губами как можно больше... У меня перехватило дыхание... все-таки этот сладострастный предмет имеет значительные размеры...
Вдруг Жюль попытался резким движением освободить свой член от моих жадных уст, но я еще сильнее прильнула к нему: у меня тоже подходил сладостный миг! Я испытала сладкую, почти непереносимую муку, симфонию нашей страсти в едином слитном аккорде, подобно гину...
И я почувствовала на языке теплоту любезного напитка; этот десерт любви... Ах!... мне казалось, что он имеет медовую сладость.
Вы скажете, это грубая непристойность, извращение? Ничуть! В любви все делается по свободной прихоти сердца, это придает особую сладость ласкам, этим благоуханным цветам любви. В любви все свежо, все полно сладости и бесконечного очарования. Если любовники не приносят своими лас — ками друг другу физических и моральных страданий, то они могут наедине делать все, что им заблагорассудится.
Как много в жизни теряют люди с пуританским образом мыслей, как скуден диапазон их страстей, как унылы и безрадостны их объятия!... Мне их жаль!
Настало лето, я должна была уехать на воды в Мариенбад, город последней любви великого Гете. С ужасом мы с Жюлем думали о той минуте, когда нам придется расстаться. Путешествие было неизбежно, так как этого хотел мой муж, и, занятый службой, он, правда, не мог сопровождать меня, однако надеялся иногда навещать меня и проводить подле