Переворот. Глава 2

Дался им этот плащ... Униформа какая-то: видишь мужика в плаще, сразу мысль — эксгибиционист. У дядьки не стоит, Людка говорила, она здесь про всех знает. Жалкая тень возбуждения возникает, когда показывает себя. Сомнительное, конечно, удовольствие встретить его в подворотне. Девки визжат, а он исступлённо дрочит, используя секунды пока возвращается былая сила. Не опасен, отсутствует возможность причинить вред, насиловать и прочее. И труслив. Его лечить надо, но всё будет иначе. Полиция геройски задержит «опасного маньяка» под камеры телевизионщиков. Крыть нечем. Извращенец? — Извращенец. Выскакивал? — Выскакивал. Поработают с ним, и напишет повинную, что не только все московские убийства за последние двадцать лет, но и Немцова на почве ревности тоже он...

Ага, госпожа чиновница направляется к своему лимузину. Шествует с видом боярыни. Позади плетётся красный и потный охранник с пакетами. В пакетах покупки. У парня обалделый вид, чиновнице хоть бы хны. Или это жена чиновника? Во всяком случае в телеящике мелькает регулярно. Что там у небожительницы? Всё понятненько с вашими пристрастиями, мадам. Из пакета предательски торчит несколько длинных ручек, тщательно упакованных, но легко узнаваемых: стеки и плётки. Чьи ягодицы сегодня отведают этого блюда? Пышные — самой мадам, или поджарые — охранника? Бедный, бредёт обречённо, похоже, что ему достанется. Ничего, боров здоровый, взгреет его хозяюшка в отместку за муженька, который сейчас с молоденькими где-нибудь на Мальдивах отрывается, а после и приласкает. Вот забавно, если он женат. Что они говорят своим бабам по поводу поротой задницы?

Татьяне припомнились студенческие годы. Жила тогда у двоюродной тётки, а та маниакально экономила электричество. Лампу разрешала включать только с семи до полдесятого вечера, затем спать, ни о каком телевизоре даже речи не было. Как ни канючила Танька, мол, и программы по телевизору, и концерты, и фильмы... родственница была непреклонна, на всё у ней имелся один ответ:

— Это у тебя промеж ног свербит. Потрёшь сикель под одеялом и угомонишься без всякого кино и концертов.

Так и шуровали в кроватях, тётка в своей комнате, Татьяна в своей. В полдесятого спать не хотелось совершенно. По два-три захода приходилось делать, прежде чем наступало успокоение и смаривал сон.

Незаметно подкралась зимняя сессия, катастрофически не хватало времени на подготовку. Татьяна рискнула нарушить запрет, дождалась пока тётка затихнет и, включив лампу, засела за учебники. Разумеется, тут же попалась. Экономная родственница стояла в дверях, скрестив руки.

— Ещё раз зажжёшь — выпорю!

Никакие увещевания не помогали. На истерику, что исключат из института, спокойно говорила — баба с возу, кобыле легче, и добавляла: «Кто не справляется с работой за день, завалит и за ночь».

После заваленного зачёта по химии положение стало угрожающим. Трясясь от страха, Татьяна заложила тряпками все щели в двери, выждала добрых два часа. Зажгла. И опять неудачно. Проклятая баба её караулила! Выбор перед ней невелик, либо выметаться на улицу посреди ночи, либо принимать наказание.

— Не вздумай орать, весь дом перебудишь. И принеси ремень покойника из моей комнаты, — это