Переворот. Глава 2

науку не получишь — не разжалобишь.

— Ск-к-колько ещё? — всхлипывая и заикаясь, спросила Татьяна.

— Пока дурь из тебя не полезет, — со смешком ответила насильница, и нанесла подряд три сильных удара, с расчётом, чтобы конец ремня, причинявший самые болезненные ощущения, попал между опухшими красными холмами попы.

— Какая дурь, что вы говорите, тётя! — заскулила Татьяна, пританцовывая на месте и крутя задницей.

— Известно какая — бабья, — охотно сообщила тётка, и с оттяжкой шваркнула ремнём пару раз, норовя попасть под свод девичьих глобусов, чтобы зацепить промежность и сжатые в гармошку срамные губы. — От неё все беды, и дух противоречия. Уж поверь, по себе знаю. Как хлынет юшка из нутра, считай, что дошло. И облегчение сразу, и покой, и порядок. Как шёлковая станешь.

Сначала Татьяна не сообразила о чём речь. Подумала, тётка говорит про кровь, и даже посетовала, что кожа на заднице такая стойкая. Лопнула бы, выступили красные капельки, и всё закончилось. Однако спустя минуту она изменила мнение. «Нет, не может быть. Это невозможно. Она, что, окончательно рехнулась? Имеет ввиду смазку, выделяемую влагалищем? Какое же тут, к чертям, возбуждение!» И испуганно прислушалась к себе. Во-первых, осознала, что одно предсказание сбылось — ей больше не холодно. Какое там холодно? Жарко, как в бане. Всё тело покрылось мелкими капельками пота и скользило по столу. А, во-вторых, с трепетом почувствовала, как намокла вульва и напряжён клитор. Она уже несколько раз бессознательно прижималась к столу сосками и низом живота, стремясь усилить контакт эрогенных зон с поверхностью — какое-никакое, но трение.

Ужаснувшись выводам, подкреплённым внутренним жаром, она застонала от досады, боли и нахлынувшей похоти одновременно. Увидела себя со стороны — лежит нагишом, распластанная, потная, и вот-вот потечёт к тёткиному удовольствию.

Будто услышав её мысли, родственница прекратила активное избиение многострадального зада, и положила на израненную кожу прохладную ладонь. Утешительно, почти ласково, погладила.

— Ну, ладно, ладно, девонька, расслабься, раздвинь-ка ножки, посмотрю, может и вправду тебе достаточно, — её ладонь по-хозяйски нырнула под Танькину попу, и пальцами стала расталкивать сжатые ляжки в стороны. — Давай, не упрямься, или ещё всыпать?

Прикусив нижнюю губу, обливаясь потом и слезами, Татьяна уронила голову на столешницу, сильно зажмурилась, и подчинилась. Рука тётки погладила шёрстку в промежности, полезла дальше, и, неожиданно легко, её толстый указательный палец провалился во влажную норку. Без какого-либо сопротивления. Татьяна охнула.

— Видишь, мокренькая вся, — севшим голосом констатировала тётка. — Потекла глупость твоя наружу, ишь сколько набралось. Конечно, все мозги тебе эта жижа запьянила. Эх, девонька, говорила тебе: чеши сикель регулярно, спускай помаленьку. Сколько похоти и глупости с тебя натекло! Хлюпаешь и чавкаешь, бесстыдница!

Татьяна чувствовала, как рука тётки беспрепятственно месившая склизкую и мясистую вульву, исследуя укромные и срамные уголки, добралась до чувственного стебелька клитора, приподнявшегося изо всех сил в ожидании ласки. Опытные пальцы скользящими круговыми движениями огладили нежную плёнку капюшона, проехались, едва касаясь, по поверхности нервной горошины. Татьяна дёрнулась, как от разряда тока, и застонала в голос, не