Мечта

что попал колесом в нужную колею, и решил закрепить успех:

— Это всё Клара Сергеевна виновата, честное слово. Я не хотел, а она угрожала, говорила, одно слово скажет мужу, и я окажусь в дисбате за изнасилование...

— Что же ты, дурачок, мне не пожаловался? Я бы тебя защитил от этой жрицы любви!

— Мне деньги были нужны... И ещё я боялся... Всё было бы хорошо, если бы Клара Сергеевна меня не заразила. Честное комсомольское, Ростислав Вячеславович, это точно она! А Анна Ивановна об этом ничего не знает.

Генерал опустил пистолет, которым угрожал Алику, поставил его на предохранитель. У Алика страх отступил от сердца.

— Вот так следователю всё и расскажешь. Всё, как было, честно, без утайки... Повторишь, как говорил сейчас мне. Понял?

— Что тут непонятного? Расскажу всё, как вы велели.

— Да не я велел, а так было на самом деле! Какой же ты у нас красавец! Девять командирских жён уложил в кровать! И я, старый дурак, под тебя свою задницу подставил... Ты хоть об этом не вздумай сказать... — генерал пристально посмотрел на Алика. — Объясни-ка ты мне, старому дураку, как можно любить таких старух?

Алик хотел сказать — так же, как и тебя, за полста рублей — но не стал портить установившихся доброжелательных отношений:

— Каких — таких? Вы их совсем не знаете! Они красивы лицом, умны, у них благородная душа, мудрый ум, богатый жизненный опыт, они многое знают, у них доброе сердце и масса других достоинств. Они чувствительные, хрупкие натуры, а вы поместили их в изысканно-богатые клетки, заперли там на многие годы, снабдив их, вместо любви и ласки, деньгами, тряпками, и продуктами, превратили их мозг в хранилище секретной информации государственной важности, душу — в некую атрофированную, покорную субстанцию, а тело — в кусок человеческого мяса, и после этого ещё смеете возмущаться... Чем, хотел бы я знать? Возмущаться надо плодами своего труда, а они здесь ни при чём, вина их лишь в том, что у них мягкое сердце, и они не осмелились вовремя послать своих мужей ко всем чертям, вместе с их командирскими должностями, и генеральскими погонами...

Алик окончательно успокоился, и смирился с любым решением генерала, потому и перестал бояться его. Если не убил со зла, тем более не убьет в спокойной обстановке. И ещё Алик понял, что нужен генералу, как свидетель, который поможет освободить для него кабинет командующего...

— Ну, философ, ничего не скажешь... Выходит, ты всех их любишь?

— Я и сам не знаю... Не презираю — это точно. А любить... Может, и люблю, но какой-то не такой любовью. Скорее, мне их просто жалко.

— Вероника, надеюсь, обо мне ничего не знает? Это ты ей не сказал?

— Нет, не сказал. И Анне Ивановне не сказал. Им это знать не нужно.

— Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? В двадцать лет ты шляешься по развалинам пятидесятилетней давности. Деньги ты их любишь, а не душу, и тем более — не