со мной. На её губах играет знакомая мне по залу презрительная улыбочка.
Я поворачиваюсь лицом к водителю. Вся эта ситуация меня порядком достала. Мало того, что в тренажёрке житья нету, так теперь ещё и здесь, где я по сути отдыхаю, я вынужден прятаться от девчонки.
Я злился на себя за слабость. Я просто не мог смотреть на Аню без содрогания, без мыслей интимного порядка. Она выносила мозг одним своим видом, своим присутствием.
Ну как можно сходить с ума от одной бабы, с которой даже не общался толком? Которая ненавидит тебя, презирает до чёрных корней волос?
4
Итак, я решил, что Аня на время станет для меня предметом мебели. Извинения свои я принёс, она кивнула, значит помнит. Значит, я как минимум свободен от той вины, которая преследовала наши невербальные отношения последние месяцы.
Я продолжил работать по плану. Онкология, родители, лекарства, дети. Везде меня встречали старые знакомые, я молол языком налево и направо. Русский сливался с немецким, молниеносно возвращался узкоспециальными медицинскими терминами. Опыт не пропьёшь. Волонтёрши стояли рядом и хлопали широко открытыми глазами. Видимо, человек, который думает на языке, не переводит в уме копейки на рубли, повстречался им впервые. Мысли летели вермишелью, я пахал как папа Карло, везде совал свой нос. Скоро без моего голоса не обходился ни один разговор. Ни один речевой акт не заканчивался успешно без помощи директора фонда, то есть меня. Слова и фразы, равно как и мысли, складывались в стройные немецкие предложения. Не бывает непереводимых истин.
Девушки-волонтёры в автобусе начали всё чаще обращаться ко мне по-русски, как бы сомневаясь, что я всё-таки говорю по-русски. Я отвечал им дружелюбно, без пантов.
День, начавшийся среди волонтёров со скепсиса, заканчивался уважением ко мне, доброй завистью, интересом.
Что касается меня, я работал на результат и к концу дня вымотался эмоционально и даже физически. Но я был счастлив, так счастлив, что когда Хольгер — такой же довольный и красный, как борщ, — предложил сходить в ресторан, я в шутку закинул удочку насчёт Ани:
— Я не пойду, если Аня не пойдёт.
Аня к тому моменту уже отключилась, и весь наш немецкий трёп летел мимо. Поэтому Хольгер быстро выбрал стратегию, и в следующий момент Урсула приглашала Аню в ресторан.
Так мы и оказались с Аней лицом к лицу на танцполе. Она по-прежнему держалась отчуждённо. Мои общие фразы вызывали у неё формальные улыбочки. Казалось, она на своей волне, витает в облаках, которые невозможно разогнать обычным вопросом.
Мы мирно распрощались, кивнув друг другу. Я не набивался провожать её, к тому же она вызвала такси.
— Спасибо за вечер, — сказала она и упорхнула. А я остался стоять на улице, задумчиво прокручивая события уходящего дня.
«И что это было? — думал я. — Как минимум, она больше не обижается на меня».
Я побрёл домой, приказывая себе не влюбляться в Аню.
«Нет ни малейшего повода думать, что я ей нравлюсь, — настраивал я себя. — Скорее наоборот. Она стала заложником обстоятельств. Мы