— Какой товар? — говорил ему похолодевший Паша. — Я же ничего не подписал...
— Ой-ей-ей, — кривился черт. — А еще «Фаустуса» читал. Можно подумать, ты поверил, что этот старый ритуал кому-то нужен. Это так, для эстетики. Сделка считается действительной с того момента, как ты внутренне согласился на нее. Хоп! — и все. Нет пути назад. А контракты-шмантракты — это все хуйня.
— Подожди, — кричал ему Паша, — какая сделка? Я не хочу!
— Как это не хочешь, если хочешь? — щурился черт. — И не просто хочешь, а слюнями капаешь от охотки. Кроме того, уже поздно. Помни, Павел Ильич: сколько схаваешь — то твое. Жри, пока не лопнешь. Я свое дело сделал.
— Нееет! — кричал Паша. Но черт уплывал в никуда, и Паша хрипел, захлебываясь лиловой мутью сна.
• • •
Это был дурман или наваждение. Пашу умилял каждый ее жест, каждый оттенок ее голоса, каждый изгиб ее тела. Он готов был облизывать ее часами, как мороженое, готов был ласкать и трогать ее во всех местах, не стесняясь Эдика и кого-либо еще.
Девочки были забыты: весь Пашин мир, всю его вселенную заняла Она. Козлик чувствовала его восторг и плавилась, как свеча. Щеки ее были вечно красными, в паху было всегда мокро, и длинные ее ножки все время норовили раздвинуться и оплести Пашу, как лианы.
Волосы у нее действительно росли, «как психованные». Через месяц они отросли до лопаток, через полгода свисали ниже пояса. Рыжие, цвета бледной меди с золотым отливом, они околдовывали всех, кто их видел, и Козлика затаскали по фотосессиям, в том числе и ню. В копилку Пашиных переживаний теперь добавилось необъяснимое удовольствие видеть свою жену голой на глазах у других...
— Какая ты сейчас... невероятная, — бормотал Паша, купаясь в ее волосах.
— По-моему, я всегда была такая, — говорила Козлик, окутывая ими Пашу, а тот вспоминал, как однажды, сто лет назад, впервые повел ее в салон красоты. Ее тогда густо накрасили, обесцветили ей ежик и взбили его в нечто невообразимое и лоснящееся от лака. Козлик вдруг стала очень красивой — болезненно, вызывающе красивой, и Паша удивился, что не замечал этого раньше. От гордости у него кружилась голова, и он то и дело наступал на ноги Козлику, а та шипела ему — «глаза разуй! все копыта оттоптал!...»
Прошла зима, подкрался апрель, и они совсем потеряли голову.
Однажды Паша завел Козлика в обыкновенные дворовые кусты.
Стащив нее юбку, он уткнулся в кружевные трусики и понемногу, по миллиметру стягивал их вместе с чулками, поглаживая заголившуюся попку. Спустив их к щиколоткам, он раздвинул лепестки, липкие от соков...
— Что ты делаешь? Что ты делаешь? — бормотала Козлик...
Их засекли, и они рванули, как нашкодившие дети, и долго бежали, хихикая от стыда, а потом Паша прижал Козлика к сырой кирпичной стене, снова оголил ее и вылизал до визга и до слез.
Она стала выходить без белья, и Паша ласкал ей бутончик, сунув пальцы под мини. Козлик так возбуждалась, что готова была кричать на
Эротическая сказка, Романтика, Фантазии