Ловушка для Ангела (насилие)

ничего с другими мужчинами, сейчас, связанная и кровоточащая, заводилась от действий сотворенного мной маньяка. Как такое возможно?! Как мало я знаю о своем организме! А может, всё дело в привычке, ведь оргазм я могла получить только одним способом — смотря на фото Андрея, лаская себя пальчиками, фантазируя, что именно его руки сейчас касаются складок моего лона. Только каждый раз переносясь в ту роковую ночь. А быть может, я скрытая мазохистка?!

Черт! Уберите свет!! Он даже через закрытые веки обжигает. Рука Евдокимова легла на мой беззащитный открытый лобок. Надеюсь, я теку только слезами из глаз от этого яркого ошеломляющего зрачки света. Наглые пальцы, продолжая биться током, полезли дальше, раздвинули складки между ног. Черт, не надо!

— Оууу! — отчетливо застонала я и, несмотря на спутывающие тело веревки, неконтролируемо выгнулась на столе.

Это так жгуче, так непередаваемо остро, что, кажется, даже в воспоминаниях я не испытывала ничего подобного.

Поспешно прихлопнула губы.

— Итак фамилия, имя, отчество!

— Андрей, прошу тебя!

— Да, Ангел, я тоже прошу, не вынуждай меня быть зверем, скажи, кто это был?!

Свет сводит с ума, а прикосновения пальцев, умеющих доставить женщине удовольствие, лишают последних остатков воли. Он не знает, что просит, месть — очень опасная штука, пусть радуется, что ноги унес. Боже, эти волшебные руки! Опять выгнулась, забилась в опутывающих меня веревках, а из горла вместо признания, вырвался сладострастный стон. Тоже своеобразное признание, моей слабости, а быть может, ненормальности, или женственности, которая наконец-то вырвалась на свободу.

Пальцы остановились. Ооо... Какая пытка. Свет-свет, как больно глазам, я, наверное, в аду. Раю? Не знаю.

— Скажи, Лина, скажи, — змеем-искусителем шепчет мне в ушко Евдокимов.

— Не могу, Андрей, больше не могу, п-пожалуйста...

Сама не знаю, чего прощу: освобождения, продолжения ласк, или прекращения пыток.

— Имя и фамилию быстро!!! — кажется, от мужского крика задрожали стены.

Свет, свет, всё палит и палит, выгрызая своей яркостью зрачки.

— Ну же, говори, Ангел! Говори, чертова кукла!!

Крик, крик, наотмашь бьет по барабанным перепонкам, а свет мощью увеличенного стеклом солнечного луча слепит глаза. Я скоро загорюсь от него. Если до этого не истеку сладкой липкой патокой в желании продолжения мужских прикосновений.

— Говори, блядь! — от крика даже воздух завибрировал.

А внутри зреет протест. Очень больно, когда осколки светлого в твоей жизни продолжаются дробиться, превращаясь в слепящую пыль.

— Да пошел ты! Я, я не могу сказать! — тоже заорала я. — Можешь меня полосовать! Слышишь?!

И тут же плечо обожгла боль, это острие ножа надавило, протыкая кожу. Из раны хлынула кровь. Нет, ты не права была, Лина, какая на хрен патока, ты истечешь кровью, распятая на этом столе.

— Сука, так ему верна! Почему ему?!

Ха... Попробуй тут не быть преданной.

— Да, вернаААА!

Превращая мой крик отчаяния в стон, раздирая нежную текущую ткань лона, в меня вонзился мощный, налитый желанием и злостью мужской член. Как в этой боли, в этом жгущем светом аду, могло найтись место удовольствию?!

— Сука, какая же ты сука, мой