придётся подождать.
Вытягиваю из-под дивана огромные кусачки, позаимствованные у брата, работающего на СТО. Консультация с ним по поводу взлома миниатюрных замков не прошла даром. Отомкнуть японский замок булавкой не получится. Спартак устал освобождать рабов.
А я нет!
Миниатюрный, с ноготь величиной замочек, с выгравированным иероглифом, позолоченный, замер в опытных руках мастера. Главное не промахнуться и не перекусить клитор, иначе не видать мне распахнутой вагины как своих ушей. Девочка заорёт от боли и убежит, она и так напряглась, когда узнала про шарфик. Сейчас лежит подо мной неподвижно, ждёт пока я начну трах в попу.
— Щёлк! — калёный стержень толщиной со спичечную головку с трудом поддаётся напору двухзубого монстра.
«В кусачках главное рычаг, — звучат слова брата в голове. — Чем ручки длиннее, тем рычаг больше».
Злата подпрыгивает, срывает шарфик с глаз.
— Что? Что ты наделал! — изумлённо смотрит на огромные кусачки.
Я сижу перед ней на коленках, с эрегированным членом в презервативе — надо же было как-то отвлечь внимание. Тыкался в неё всё время, пока работал.
— Ты вообще понимаешь, что мне теперь за это будет? — она в ужасе проговаривает по слогам. Нервно накрывает лицо двумя руками, тяжело вздыхает. — Ну кто тебя просил, а? Скажи, — смотрит на меня убийственным взглядом, яростно метая искры из влажных глаз. — Ты что думаешь, самый умный?
Мой член быстро теряет твёрдость, опадает, презерватив морщится, сползает. Я улыбаюсь, как дурак, изобретатель атомной бомбы.
— Можешь валить всё на меня, — нарушаю непродолжительную тишину. — Не знаю, сколько у тебя времени, но пока ты здесь, можешь помастурбировать, если хочешь. Я тебе мешать не буду, — мне обидно, чертовски обидно. Улыбка сползает с лица. Поднимаюсь, надеваю шорты, майку, выдвигаюсь на кухню.
— Дима, постой, — она останавливает меня в двери властным нежным голосом. — Ты что-то знаешь?
Оборачиваюсь, встречаюсь с ней глазами:
— Нету никакого Хозяина. Ты занимаешься этим, потому что тебя заставляют, — завершаю фразу уничижительным взглядом. Я жесток, нет пощады неблагодарным рабам.
— Это не совсем так... — она боится, пристально изучает меня, прежде чем продолжить врать: — Хозяина действительно нет, но меня никто не заставляет.
Хмыкаю с ухмылочкой:
— Тогда почему ты этим занимаешься?
— Так лучше продаётся.
— А замки для чего?
— Парням нравится.
Я молчу, скептически ухмыляюсь.
— Понятно, — понятно, что выкрутилась. — А мне нравится без замка. Но меня никто не спрашивал.
Она впервые расплывается в изумрудной улыбке.
— Мне тоже нравится без замка.
Я бы мог долбать её вопросами до бесконечности, пытаясь вывести на чистую воду. Она вся в своём вранье одно сплошное противоречие. Но она боится, её можно простить. Кого я не смогу простить, так это Мюллера.
— Хочешь, поласкаю тебя там?
Она улыбается и неожиданно краснеет.
— Конечно хочу.
Подхожу к ней, сажусь рядом. Вместе вынимаем сломанный замок и пружину. Её пальчики дрожат, руки опали, она вся горит. Я не знаю от чего, от страха, от возбуждения. Подушечки стали такими холодными. Я целую её нежно в губы, она обхватывает меня за шею.
Медленно покрываю её детское тело нежными поцелуями, опускаясь всё