мою голову себе между ног. Теперь она двигалась одновременно со мной и мне удалось поймать тот ритм, который ей был нужен. Через несколько секунд ее тело стала сотрясать дрожь. Потом она выгнулась дугой и на несколько мгновений замерла. После чего откинулась в кресле и резко выдохнула, отпустив мою голову. За все это время она не произнесла ни звука. И в тот момент, когда она кончила, в зале ярко вспыхнул свет и раздались бурные аплодисменты. Первый акт закончился и большинство публики одобрило спектакль и, правда невольно, мои старания.
Когда я поднял глаза, она сидела, все так же развалившись в кресле с задранным платьем и смеялась. Увидев, что я на нее смотрю, она сквозь смех сказала, чтобы я бежал на рабочее место. Сообразив, что я оставил его без присмотра, я бегом отправился в раздевалку. На мое счастье публика еще не выходила из зала, и мое отсутствие заметила только Екатерина Львовна, осуждающе покачавшая головой.
Весь антракт и второй акт я сидел на месте и думал о случившемся. Когда спектакль закончился я выглядывал женщину в толпе, но ее нигде не было. Я выдал, всю сданную мне одежду, но она все еще не выходила. А появилась она, когда уже почти все разошлись. Она, не торопясь спускалась по лестнице, все такая же красивая и недоступная. Взгляд ее равнодушно скользил по фойе театра, на мне он тоже не задержался. Я же жадно смотрел на нее, впитывая ее красоту и изящество. Она, не задерживаясь прошла мимо стойки моей части гардероба, проведя по ней рукой, и направилась к выходу, ни разу н обернувшись, а я смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью. Только тогда я опустил глаза и обнаружил на стойке пятитысячную купюру.
Они появились в театре снова через неделю. И история повторилась снова. Он ушел в середине первого акта, а меня попросил отнести к ней в ложу бутылку шампанского. И я снова с удовольствием работал языком. Так продолжалось почти каждую неделю до конца сезона. И я так и не узнал ее имени. А весной меня забрали в армию и, когда я вернулся, ее спутник ходил в театр уже совсем с другой женщиной. И со спектакля ни разу не ушел. А потом и я уволился из театра. Но мне до сих пор хочется подняться в сумрак ложи, опуститься на колени и ощутить на языке и губах ее неповторимый вкус.