Старая гвардия на разогреве

Ты же сейчас помудрел, мог бы и сдержанней быть... Молчу! Молчу! Аж скулами заиграл, гордец! — она отпила из бокала красного грузинского вина, спросила: — Значит говоришь, недолго раздумывал Захар?

Я практически слово в слово, и пересказал наш с Захаром разговор. Пока я говорил, сестра стояла у окна, повернувшись ко мне спиной. Были в моей жизни и более эротичные силуэты на фоне летнего дня, но почему-то в тот раз мне казалось, что линии плеч с шеей волнительнее, чем прямая талия, стекающая на ягодицы женщины.
— Отсюда видны окна твоей квартиры. — подойдя к сестре вплотную, показал на её пятиэтажку. — Если бы я или ты жили на этаж повыше, то можно было семафорить друг другу. — сказал и посмотрел на шею... на плечо. — Не видишь свои окна? Во-о-он поверх той пятиэтажки, только верх стёкол видать. — опустив ладонь на талию, другой указал на её здание, прижался плотнее к ягодицам.

Это какой-то магнетизм!

Точно! Полька сама прижалась ко мне плотнее.

— Как ты прожила эти годы после развода с Вовкой? — спросил шёпотом.

— Как немалое количество разведёнок. — слегка подумав, ответила таким же голосом. — Тебя интересует, были ли у меня отношения с другими мужчинами... ? — моё «угу» и её продолжение: — Я же с родителями жила, детей растила. За двадцать семь лет одиночества только шесть романов... романчиков, если точнее... А после того, как осталась одна в квартире, начался климакс... Вообще не до этого стало.

Мы так и стояли. Все трое. Она спиной к нам: ко мне и упирающемуся в ложбинку меж ягодиц, члену. Губы мои на границе шеи и надплечия, руки на талии. Её тело не бездействует — обе ягодицы «обнимают» пенис, исследуют его на твёрдость.

— Твоё: «Не до этого», окончательно? Или... ?

— Когда отвлечена — нормально всё. А стóит возбудиться, то последствия неприятны. — она отпила ещё глоток вина. — Сейчас уже тяжко... — понизив шёпот до шороха сухого песка пустыни, произнесла Поля.

Я единым глотком вылил вино себе в рот, поставил бокал на подоконник, повернул сестру лицом к себе.

— Не пробовала вот так полечиться? — сказал и поцеловал в губы.

Ладонь без бокала уперлась мне в грудь — ещё сильнее напрячь и можно считать отталкиванием. Не напрягла. Но губы не расслабила. Взял бокал из её рук, поставил к своему: если надавит обеими руками, буду считать за сопротивление и прекращу поцелуй. Не оттолкнула. Определила ладонь на моё плечо. Губы ослабли, поддались всасыванию.

«О, небо, что я творю? Подай мне знак, нужно ли нам с сестрой это? Молчишь? Знак дозволения?»

— Куда ты меня тащишь? — будто юная гимназистка спрашивает об очевидном Поля.

— Лечить... Тебя... Себя. — сказал раздельно, так как был занят разоблачением женщины. — За эти два... дня мы достаточно подхватили... радиационного возбуждения.

— Я видимо совсем ополоумела. Но согласна с твоим выводом — заразились оба.

Её одежды валяются у стула. Она пытается лечь вдоль кровати, я прошу лечь поперёк — не уверен в своём нынешнем потенциале, поэтому решаюсь полизать её межножье.