Часть 7. Унижение
От воспоминаний Шолпан Дамировну отвлек скрип двери. В комнату вошли Нинка с Веркой, которые держали в руках пакеты с едой и бутылками водки.
— На твои деньги, сука, мы неплохо отоварились. Сейчас пожрем, а потом и тобой займемся! — хриплым, прокуренным голосом сказала Нинка.
— Давненько я не трахала таких ухоженных кобылок как ты — Верка подошла к Шолпан Дамировне и больно пнула даму носком грязных потрепанных кроссовок по ноге.
— А что Ляззат разве давно была? — гоготнула Оксанка, которая аккуратно раскладывала на деревянном столе продукты и водку.
— Так Ляззат, же, хорошая телка, а эта стерва! Красивая, правда, очень, но стерва. Чую, я, девки, что она стерва.
Шолпан Дамировна низко опустила голову, стараясь скрыть слезы, которые заливали ее лицо. Приглушенные рыдания сотрясали тело бизнес-леди. Она поняла, что жизнь наказывает ее за все ее грехи. Уголовницы принялись ужинать, а еду запивали водкой.
Сытые, пьяные и довольные уголовницы подошли к даме, которая со страхом смотрела на них. Оксанка и Верка подхватили Шолпан Дамировну под локти, поставили ее на ноги.
— Ну что, хуйсоска, посмотрим, какое нижнее белье носят такие богатые сучки, как ты! — Нинка схватила даму за лацканы пиджака и притянула к себе.
В лицо пленницы ударил зловонный запах спиртного, табака и давно нечищеных зубов. Дама хотела отвернуть лицо, но Оксанка больно держала ее за подбородок. Чтобы удобнее было раздевать пленницу, бандитки развязали ей руки, и заодно сняли с руки дамы часы, а с ее тонких пальчиков золотые кольца, но продолжали держать за локти.
— Ногти у тебя красивые! Ухаживаешь за собой, да? — Нинка схватила даму за обе руки и рассматривала ее длинные ногти, покрытые дорогим лаком.
После созерцания ногтей уголовница отодрала со рта пленницы ленту скотча. Дама, всхлипывая, пролепетала:
— Девушки! Умоляю! Не раздевайте меня до трусов! Умоляю!
Шолпан Дамировна сама не ожидала, что будет так унижаться перед этими соплячками. Самым страшным для не было, что снова, спустя десять лет, с ней может повториться, история, когда пэтэушницы издевались над ней. Но в ту осеннюю ночь, ее только раздели до трусов и избили, но сексуального насилия к Шолпан Дамироне, тогда совсем еще молоденькой студентке, пэтэушницы не применяли. А вот сейчас, в компании жестоких несовершеннолетних уголовниц, подогретых водкой, дама была на волосок от самого страшного для любой молодой красивой женщины изнасилования. Лесбийского изнасилования!
— А мы тебя не до трусов, а догола разденем! — заржала Нинка, стаскивая с дамы пиджак.
Когда Нинка расстегнула первую пуговицу на блузке дамы, Шолпан Дамировна закрыла глаза. Слезы, капелька за капелькой, стекали по ее лицу.
— Не смей жмуриться, сука! — Нинка влепила даме пощечину.
— Мадиночка! Милая! Прости меня, пожалуйста! — прошептала дама.
— Что! Ты что несешь! Какая «Мадиночка»? — Нинка недоуменно смотрела на даму, — Хватит придуриваться! Кстати, твоя юбка то у тебя классная, такая длинная! Ты часто носишь такие длинные юбки?
Шолпан Дамировна была дамой консервативной и строгой, и в одежде любила строгий, классический стиль. Поэтому