прощала обидчика, и дальше вмешивались другие силы. Какие? Знать она не хотела. Для божественных всё было слишком темно и жестоко. Но не судите, да не судимы будете.
А она продолжала прощать, упивалась весельем, а потом кто-то заболевал, кто-то... Но никто не уходил он неё. Исчезала она, ускользала. Они ещё долго искали её, видели в своих снах, но не находили. Словно она своими руками выстраивала надёжный барьер между прошлым и настоящим. «В одну и ту же реку нельзя войти дважды... «.
Маски... Это был вечер масок. Маскарад. Там не надевали маски, их срывали, обнажая под кожей пороки, выставляя их на всеобщее обозрение. Мерзостные, истекающие гноем пороки. Гнусные, приторно пахнущие, проеденные червями. Люди становились не людьми, а тем, что скрывается глубоко внутри. Гадкие душонки, скрючившись, выползали на поверхность. Инге было тесно от этого, ощущение мерзости душило её. Нет, не была она святой. Очень искренней — да. Умела лгать, но не любила. Тесно ей было в этом.
Но что-то было в этом вечере безрассудно пьянящее. Как в детстве, когда понимаешь, что шалишь, будешь наказана, но не в силах остановиться. И уже танцуешь, вплотную подбираясь к границам дозволенного, привычного, балансируя на грани, порой не понимая, где она, эта тонкая грань.
Наталья — дивно красивая девушка с каштановыми волосами. Сексуальная, раскованная, любящая всех и вся. Кто-то назвал бы её блядью. Самка, идущая на поводу своих инстинктов. В танце их взгляды скрестились, и губы на мгновение встретились. Первобытная животная страсть захлестнула обеих. Девчонки острыми стрелами языков вонзались в рот друг друга, кусали губы, до боли, почти до крови. Две хищницы. Никто не уступал в этом поединке. Вокруг — зрители. Куда смотрят — на сцену или на них, разыгрывающих собственный спектакль перед сценой. Две сучки. Соперницы, достойные друг друга.
Когда-то давно Инга стала делить людей на две группы. Солнечные — яркие, живые, тёплые. От них веет весельем, искренностью, ощущением жизни, бьющей через край. В их волосах или глазах навечно поселились солнечные всполохи. Глядя на них, трудно сдержать улыбку. Они и в душе такие же. Солнечные.
И лунные. Чуть отстранённые, холодные, глубокие. Глядишь в их глаза, и тебя словно затягивает в бездну, ты касаешься мерцающего ночного неба и холодных бликов моря. Холод и отстранённость. Да, и они могут быть искренними, но ты же понимаешь, что эта искренность другая. Она пугает. Всасывает туда, где мертвенно-холодно, всё вокруг дышит таинственностью и неизвестностью. Страшна ведь не смерть, а её ожидание. Так ведь? Неизвестность пугает.
Они бывают красивы, но от них хочется держаться на расстоянии. С ними нет места лёгкости. Если чувства — то на изломе, жизнь — по лезвию, слова — двусмысленны и многогранны. Взгляды — пронзительны. Прикосновения — проникающие сквозь кожу, достигающие сердца. А уходят — забирают твою часть. И больше тебе никогда не стать единым целым, всегда остаётся что-то, всецело принадлежащее ей. Кусочек, благодаря которому в тебе навсегда поселяется щемящая тоска по чему-то ушедшему, бесконечно родному.
Натка была