От тюрьмы, да от сумы. Часть 3: Камерная любовь

В камере было жарко. Адская вонь давно не мытых тел.

Я бросил матрас на свободное место.

— Братела, откуда будешь? — спросил золотозубый, — и за что чалишься?

— Я обязан отвечать?

— Ну, ты же попал в коллектив, расскажи о себе. А мы послушаем. Интересно же. А то скучно здесь.

— Сейчас я тебя развлеку, — доставая заточку из сапога, — сказал я, — Тебя как порезать? Вдоль или поперёк?

— Э-э, Юрок, ты чё сразу надулся, как мыльный пузырь? — парень спрыгнул с верхних нар.

По всему было видно, что мне с ним не справится. Он двигался мягко, как кошка. Вероятно, он неплохо владел восточными единоборствами.

Я спрятал заточку, злясь на себя — плохое начало.

— Курить будешь? — Спросил Сан Ли, так звали моего будущего учителя Корейца.

— Буду, — ответил я, — спасибо.

Я вытянул сигарету из протянутой пачки.

— Никогда не говори больше: «спасибо», — сказал золотозубый.

— Почему это?

— Патаму што: «Спаси боже мою сраку от армянского хуя», — ответил он.

— А как надо?

— Благодарю, — сказал Сан Ли.


Лучше всех горел журнал Огонёк, неплохо шли вафельные полотенца, свёрнутые в трубочку. Золотозубого звали Витёк. Он классно варил чифир. Профи. Ему удалось пронести почти два килограмма под видом махорки. Он соединил раскрошенный плиточный чай «Белочка» с сосновыми опилками...


Дни сплетались с неделями. Недели с месяцами. Все в хате уже знали друг о друге всю подноготную.

Вскоре я знал УК досконально и, услышав номер статьи, мог слово в слово процитировать, о чём она. Не прошло и полгода, как я мог разбираться во всяких судебных закорючках и зацепках похлеще любого юриста. Сокамерники стали просить меня написать им кассационные жалобы. Я с радостью это делал. Написал и себе. Узнав об этом, родственники потерпевших написали встречную жалобу, что мне мало дали...


Моё дело пересмотрели. Меня приговорили к смертной казни. Я сидел в одиночке. Теперь там дни сплетались в недели, а недели в месяцы. Я ждал. Когда меня помилуют или увезут в исполнительную тюрьму для...

По-правде говоря и, не ждал вовсе. Устал или привык. Читал книги, перекрикивался с друзьями, мечтал о женщинах и свободе. Чесал языком с дубаками и дубачками. Время, будто, остановилось для меня. Иногда я даже не знал, какой день недели и какое число.

— Осужденный. Фамилия, имя отчество. Начало срока, конец срока, — дубачка зыркнула на меня и спросила, — это правда, что ты не сбежал и вытащил прапорщика из горевшего автозака?

Я ответил и добавил:

— Неправда — он был ефрейтором.

— А чё не сбежал?

— Чтобы такие суки, как ты, спрашивали.

— Дубинки хочешь? — Дубачка была сильно зла. Я был последним. Стоял один в изорванной одежде и без мешка.

— Ну, идём, — она придала мне дубинкой направление.

Я вошёл в пустую камеру. Сильный удар резиновой дубинкой по спине.

— Хочешь ещё?

— Хочу. Только не гладь больше, не надо. Ударь, так, как хотела бы ударить убийцу. Конченую мразь.

Я упёрся руками к стене, ожидая удара.

Шелест перелистываемых страниц. Удара не последовало.

— Юр, но ведь ты защищал свою женщину? За что 

---

Гомосексуалы, Странности

---

Вернуться назад