Звезда поневоле

в которой предлагала встретиться вечером в школьном коридоре и поговорить. У неё были основания подозревать, что Востриков на эту удочку клюнет — последний год он что-то слишком много поглядывал на неё умильно и слишком часто околачивался где-то неподалёку. После скандала с Олей другой мог бы что-то заподозрить и как-нибудь обезопасить себя, но Федька был, ко всему, глуп и самонадеян, за что и поплатился. Они встретились после уроков в назначенном месте, и Валька сходу задала ему вопрос — чувствует ли он угрызения совести за то, что сделал с бедной Олей. Возможно, ответь он как-то иначе, согласись, хотя бы притворно, что был неправ и раскаивается, всё пошло бы по-другому. Но, повторяем, Федька был туповат, и в ответ на лице его расцвела самодовольная улыбка, а из его слов было понятно, что он чуть ли не гордится своим поступком, считая себя невероятно крутым. Это было последней каплей, переполнившей чашу. Оглянувшись и убедившись, что в коридоре больше никого нет, Валька достала из кармана приготовленный заранее электрошокер и нажала на кнопку.

Востриков взвизгнул и повалился на пол. Он был в нокдауне и явно не понимал, что произошло. Из расположенного напротив женского туалета высыпали девчонки, схватили оглушённого за что попало и поволокли обратно, в туалет. Связав пленённому руки за спиной и, на всякий случай, ноги и забаррикадировав дверь шваброй, они приступили к экзекуции. К этому времени Федька стал подавать признаки жизни и явного недовольства сложившейся ситуацией. Для начала, Валька взяла тряпку, которой вытирали с доски и давно не мыли, и показала её собирающемуся заорать пленному.

— Значит так, уродец, — сказала она, — будешь орать — засунем тряпку в рот. Да и не услышит никто — на этаже никого, кроме нас, нет. Понял?

Федька молча кивнул. Получить тряпку в рот ему не улыбалось, а сопротивление было, очевидно, бесполезно.

— Поскольку ты до сих пор не понял, что наделал, — продолжала Валя, — мы решили тебя примерно наказать. Для начала побудешь сам в Олиной шкуре. С этими словами, девочки обступили связанного узника и стали расстёгивать пуговицы его пиджака и рубашки. Когда рубашка распахнулась, их ждал сюрприз. На груди у Фёдора сиял золотом небольшой крестик, подвешенный на цепочке, очевидно, также золотой.

— Так ты, оказывается, верующий! — воскликнула одна из девчонок. — Ничего себе, по-православному ведёшь себя!

— А они все там, эти попы, кто педик, кто педофил, а кто просто мошенник, — заметила другая, видимо, имевшая зуб на представителей этой религиозной конфессии.

— Ладно, девочки, давайте не будем обобщать, — примирительно сказала Валя. — Из-за одного-двух уродов нельзя обвинять всех подряд. Лучше с этим придурком разберёмся. Я думаю, никакой он не верующий, а крестик носит, потому что модно, или для понтов. Отбирать мы его не будем, но уберём куда-нибудь — с этими словами она сняла цепочку с шеи пленника и засунула её вместе с крестиком в карман его пиджака. А затем, облизнувшись с коварной улыбкой, расстегнула пряжку Федькиного ремня.

—