с Анжелой и её сейфом. Сдвигаю стринги, немного света.
Чудовищное зрелище! Вопиющая несправедливость. Прекрасная пухлая вагина, лощёная, без единого волосочка плотно зашита железными кольцами — туда даже палец не засунешь, не то что...
Анжела тем временем бесстрастно обсасывает член. Её движения точны и размеренны, как колебания маятника. Она могла бы с таким же успехом крутить педали, выбивать ковёр. Только теперь она выбивает из меня оргазм, предлагая кончить ей в рот.
Сквозь кольца нащупываю языком щель в плотно сведённых складках кожи. Анжела вздрагивает, замирает, когда мой язык проникает глубже. Её задница дрожит, как у лошади. Мой нос, губы втиснулись в пружину. Ласковым поглаживанием приглашаю кобылу успокоиться и продолжить родео.
Через минуту нервного потрясения, Анжела набрасывается на член с новой силой, как голодная львица на кусок свежего мяса после месяца измора. Нет сомнения в том, что она получает удовольствие. Я нащупал складку клитора под пружиной, там где замочек слегка вытягивает бугорок наружу. Такие стоны и всхлипы я слышу впервые. Они пугают и завораживают одновременно. Нет больше маятника, нет доярки и товарно-денежных отношений. Анжела дёргается в бесконечных микро-оргазмах, я двумя руками вцепился в пышные бёдра. Как клещ присосался к солоноватой плоти под пружиной. Большая девочка хочет вырваться, убежать, стонет, продолжая заглатывать член до конца, давиться им, убеждая себя, что нет безобразия под куполом юбки, нет микро-фрикций языком, нет стимуляции клитора сквозь прутья терновника.
Я пою песню любви, поющий в терновнике. Соловей — птичка певчая. Вывожу ноты кончиком языка, нанизывая большую девочку на маленький тающий стержень. Это маленький шаг для начинающего дистрибьютора и огромный скачок для заматеревшей дистрибьюторши. Не помню, кто это сказал, но звучит красиво.
Равно как и стоны Анжелы. Она обворожительна в желании кончать снова и снова. Такое ощущение, что никто никогда не ласкал её вагину языком. Необъезженная кобыла прыгает, как толстолобик на сковородке, обжигаясь, чтобы вернуться в яростному огню страсти, обжечься вновь, выгнуться колесом, распластаться у меня на груди. Её груди — два огромных мягких шара — трутся об меня давно затвердевшими сосками, пушистый хвост волос рассыпался в паху, щекочет яйца, бёдра. Анжела впивается ногтями в мошонку, сжимает яйца по очереди, стягивая их вниз, её рот давно превратился в имитацию тугой вагины. Она сама так хочет: чтобы я трахал её в рот, дёргался под ней. Приподнимаюсь на пятках, плавно работая бёдрами. Но она хочет глубже — ныряет до конца, и я не успеваю за ней. Рассинхронизация, временная. Ловлю её ритм, теперь член влетает одновременно с нырянием, она давится, захлёбываясь в слюне, но продолжает нырять. Сколько же в ней страсти, усердия. Я не верю, что у неё есть парень, не верю, Хозяин, которого она безумно любит, здесь что-то другое, совсем другое. Девочка, которая ныряет с таким альтруизмом, не может давиться чужими чувствами.
Тем более чужой спермой, глотать её жадно, не упуская ни капли, продолжая елозить Кардашьяновой задницей у меня на лице, теперь уже не