Она была актрисою

мне, — оправдывался он, виновато глядя на свои ботинки, будто и в самом деле был в чем-то грешен перед ней, — но, я ничего плохого...

— Конечно, я прочитала твою записку: смотри, — она перебила его, и достала из-за выреза платья слегка погнутое на краях его трепетное признание, — она теперь со мной будет всегда, — добавила Лена, и демонстративно поцеловала текст внутри открытки: на бумаге остался алеть ее сочный поцелуй, — видишь?! — Томным голосом сказала она.

Потом рассмеялась и уже совсем другим тоном проговорила:

— Какой же ты смешной! Стоишь тут весь такой виноватый, — она подошла к нему и с улыбкой взъерошила его волосы, — ну все, проехали... Ладно?

Не зная, что ей ответить, растерявшись от столь внезапной перемены ее настроения, он кивнул, соглашаясь со всем, что она говорила.

— У меня появилась мысль! Пойдем со мной, — сказала она, и решительным шагом двинулась в полутьму помещения...

Лена взяла его за руку, и потащила по коридору за собой. Совершенно неожиданно коридор превратился в широкое, довольно темное пространство, с множеством каких-то вертикально натянутых тонких канатов. Сделав еще несколько шагов, Александр понял, что они оказались на сцене. Его взгляду открылся утопающий в полутьме тускло освещенный зал, рядами опустевших кресел напоминающий о том, что они здесь совсем одни. Лена повернулась к нему и сказала:

— У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Спускайся и садись в зале.

— Зачем? — спросил он.

Горестно выдохнув и вздернув брови, она пояснила:

— Я хочу, чтоб ты был моим единственным зрителем сейчас... Только ты.

— Здорово! — Он обрадовался, ощущая исключительную важность такого предложения. Быть единственным, для кого она выйдет на сцену! Разве он мог отказаться?

Александр спустился в зал, и сел в то самое кресло, в котором он впервые увидел ее на сцене: в первом ряду в центре зала. Лена терпеливо ждала, когда он займет свое место. Она на миг задумалась, словно не зная, чему отдать предпочтение, чем же удивить его, какое впечатление ему подарить. Но вот слова пришли сами собой, и сорвались с ее губ.

Это был Цветаевский монолог Сонечки, «Как я люблю любить... «. Она читала, она играла, перед своим единственным зрителем. Он смотрел на нее заворожено, будто околдованный этой мистической обстановкой: полутемным пустым залом, пугающими всполохами призрачных теней, мечущихся по стенам, а на сцене живая, настоящая Богиня! Земное воплощение смутных и неясных фантазий, прекрасная и недоступная, но такая манящая в своей ускользающей красоте.

Александр плохо понимал смысл произносимых ею слов, но купался в мягких и упругих волнах ее профессионально поставленного голоса, наслаждаясь тем, что все это звучит только для него. Но чем дальше она читала, тем внимательнее он слушал. С каждым ее новым словом, с каждым брошенным в зал взглядом он начинал понимать: она ведь нарочно выбрала именно этот монолог! Смутное предчувствие охватило его. Ему начало казаться, что все это было неким вступлением, намеком на ее благосклонность. Иначе зачем она остановила свой