последний раз. Что касается Эми, то после ухода Мориса я не знала, что ей сказать. Наконец я не выдержала и спросила, счастлива ли она. Какая глупость с моей стороны! Она покраснела, сказала, что да, и отвернулась. Мне знакомы все чувства, возникающие в ее сердце, так же, как и пружинистые движения ее юного тела.
Я подошла к ней, но она повернулась ко мне спиной. Я заметила, что Морис хороший человек, но она лишь кивнула, но ее плечи оставались напряженными. Внезапно она развернулась и прижалась ко мне.
— Ох, мама, — пробормотала она в изумлении.
— Все хорошо, — сказала я. Еще одна глупость, но она прекрасно меня поняла. В любом случае мне хотелось услышать ее ответ, чтобы почувствовать себя увереннее. «Было очень хорошо» — сказала она совсем тихо, к моему великому облегчению. «Это всегда хорошо» — ответила я, погладив ее по волосам. Я очень хотела, чтобы она чувствовала себя умиротворенно. Потом вошел Ричард и, уставившись на обнимающихся нас, спросил, что случилось. Тогда Эми набросилась на него, чтобы он ушел, и сказала, что он глуп — но я хорошо поняла эту вспышку ее чувств. Ричард выглядел мрачным и опять направился наверх, в свою комнату, где он теперь проводит слишком много времени закрывшись. Для него это не очень хорошо.
— Мне очень жаль, что я ему это сказала, — сказала Эми, когда он ушел. Я ответила ей, что все понимаю. А потом, в порыве того ложного доверия, которое иногда возникает, я сказала ей, что не буду иметь ничего против, если она будет доставлять удовольствие сама себе, и ее ответ: «Да, мама» — стал большим облегчением для нас обоих. Я сказала ей, что поговорю с Ричардом, и она очень обрадовалась этому, обрадовалась настолько, что даже не знала, что изобразить на лице, серьезность или веселье. Мои слова помогли ей, и меня это утешает. Сейчас она уже более готова к встречам с мужчинами, теперь я это поняла. Эвелин оказалась права.
Я решила уладить все и с Ричардом. Он так и сидел со страдальческим выражением лица на своей кровати. Я сказала ему, что Эми извиняется перед ним. Он хотел что-то сказать, но видимо, не мог подобрать слова. Его глаза застыли где-то посередине меня, потому что он больше не смеет смотреть мне прямо в лицо или на ноги. Для него так будет даже лучше. Затем наступило неловкое молчание, которое я так ненавидела в себе и снова узнала свою слабость, которую даже Эвелина не всегда может распознать.
— Тебе лучше зайти ко мне в комнату сегодня вечером, когда Эми будет спать, — сказала я, и сразу же вышла из его комнаты, оставив слова летать вокруг него в воздухе, и уверенная в том, что он их поймет. Какой это был длинный день! Я долго не могла решить, как мне поступить, но наконец решилась предпринять то, что должна была сделать. Вернувшись в свою комнату, я