Синие глаза поэта

что давно наблюдает за мной. Что очень любит меня. Потом он говорил, что не надо бояться, что больно не будет, разве что немножко, и поначалу, а потом я научусь терпеть. При этом он взял в ладони мои ступни и хотел их поцеловать, но я боюсь щекотки... И губы у него горячие.

«... губы горячие».

— Полчаса прошло и вошли те двое? — невольно поднимаю я голос.

— ... да. Всё изменилось. И он изменился... Больше не говорил, что любит меня.

Я слишком хорошо знаю, что было потом и, тщетно глотая прилипший к гортани комок, задаю последний вопрос:

— И... позже, когда... — проклятый голос предательски дрожит — когда была боль. Тебе это снова понравилось? Возбудило?

— ...

* * *

— Надо бы приметы, мадам... — подаёт голос из своего угла следователь. Всё-таки он не удержался, не смотря на все мои предостережения. Нетерпение охотничьего пса
Делаю знак фельдшеру. Тот набрасывает на плечи мальчугану клетчатое одеяло и уводит прочь. Я провожаю нежным влюблённым взглядом трогательный белоснежный хохолок на его макушке.

— Не надо никаких примет, — говорю я следователю. — И не будет никакого дела. Герман недееспособен и, к сожалению, всего лишь душевнобольной. Ему не поверят. Тем более с таким диагнозом.

— А вы, а другие люди? — обескураженно спрашивает следователь.

— Главный врач психиатрической лечебницы, равно как её сотрудники — лица заинтересованные. Других свидетелей нет. Мальчика нашли около приёмного отделения. На суде всё рассыпется за отсутствием доказательств, — горько и устало выговариваю я прописные истины. — Синяки и ссадины?... Получил при побеге, за время пребывания вне стен лечебницы.

Следователь — волевой мужчина, молча и хмуро упаковывает свои записи в папку. Глядя на его окаменевшее лицо, я решаюсь.

— У вас есть дети?
— Да, двое, мальчик и девочка.

Мне нравится, как он это произносит. С бесконечной любовью и дрожью в голосе.

Такие не останавливаются ни перед чем. Такие идут до конца.

— Хотите знать, кто тот... , истязавший ребёнка? Вы же можете что-то предпринять и помимо официального расследования? — с надеждой спрашиваю я.

Он замирает, несколько долгих мгновений пронзительно смотрит на меня и едва заметно кивает головой.

Я сделала выбор. Я поворачиваю к нему фотографию в рамке на своём столе.

Несколько секунд он недоверчиво и внимательно рассматривает на цветном фото благородное мужское лицо с синими глазами. Переводит на меня взгляд, в котором забрезжила догадка.

— Мой бывший пациент и нынешний муж, — киваю я.

Он бросает на дверь, в которую увели Германа, затравленный взгляд. Он понял. На его лице бушуют жалость и отвращение. Следователь начинает молча, спиной, пятится к двери. Мне безразлично его отношение ко мне, главное — он несомненно сделает то, что должен.

Я подхожу к открытому окну и долго смотрю, как фельдшер медленно ведёт мальчишку с удивительно красивым лицом, моим лицом... и синими глазами поэта. А ещё мне нестерпимо хочется скорее сбросить, этот чёртов лифчик, который трёт рубцы на моей спине и сердце!

* — поэтический перевод автора.