каравана с ледоколами, а, не задумываясь, врубился в лёд и повёл судно в режиме одиночного ледового плавания. Если бы что, помочь было бы некому. Любой моряк, тем более капитан обозвал бы меня дураком. И правильно бы сделал. А я сутками, не слезая с мостика, летел и летел вперёд. Но по приходу, даже не отоспавшись, как следует, в огромном кабинете был награждён обворожительной улыбкой и удостоен чести поцеловать мамочке ручку.
Когда я рассказал об этом коллеге, он даже не удивился.
— Я сам через подобное прошёл. И не один раз, — махнул он рукой. Мы выпили за личную преданность.
— И всё-таки, тебя она всегда выделяла из всех нас, — как-то грустно посмотрел на меня капитан. В голосе моего друга послышались нотки зависти.
— А тебе не кажется? — вновь поднял я стакан:
— Что мы все понемногу начинаем превращаться в тогдашних её девчонок, с которыми она делала, что хотела. А они за это её боготворили.
— Ну и что? А если меня это устраивает? — вызывающе уставился на меня мой коллега.
— О-го-го! — протянул я. Мне, вдруг, стало очевидно, что мой друг давно и безнадёжно любит эту женщину. Мы выпили за неразделённую любовь.
— Послушай, — обратился я к нему:
— По-английски здесь никто не понимает, а в испанском я не силён. Надо ещё заказать, а то разговор не клеится.
— Без проблем, — помахал он рукой хозяину таверны, который уже давно с восхищением смотрел на двух капитанов из далёкой и непонятной России. По его мнению, разговор был очень серьёзным, если они, выпив уже три бутылки, просили ещё.
— Послушайте, любезнейший, — обратился к нему мой коллега на чистейшем русском языке:
— В местных чернилах, несомненно, имеется свой шарм. Но градус явно понижен. Поэтому выкати-ка нам ещё пару пузырей.
Удивительно, но хозяин понял и тут же поставил на стол две бутылки.
— А ты слышал про украинский шум в прошлом году? — мой товарищ опять наполнил стаканы.
— Что-то слышал, но краем уха, — взял я свой стакан.
— А я там был, — кивнул он.
— Да, ты что?! Расскажи, — я чуть не расплескал вино.
— Так вот, — начал мой друг:
— Хохлы заупрямились, отказавшись грузить наш транзит. Да так, что начальник терминала и клешнёй пошевелить не может. К вечеру прилетела мамочка. С самолёта на машину и туда. Представляешь, выгружается из джипа, а у самой живот уже на нос лезет. Вот — вот рожать. И, как начала разборки устраивать. Не знали, куда от неё прятаться.
А потом собрала совещание, показывает пальцем себе на живот и говорит:
— Мне надо на пару дней в Москву по личным делам. Если за это время здесь порядок не наведёте, я прилечу. И тогда...
Мой друг сделал страшные глаза:
— Можешь себе такое представить?
— Да-а-а! — взялся я руками за голову.
Последнюю бутылку мы пили только за мамочку. Дальше продолжать беседу не имело смысла. Разговор медленно, но верно начинал перерастать в пьяный базар.
На следующий день, сидя на мостике в капитанском