На этих занятиях я ловила каждое его слово, жадно впитывая в себя. Иногда я улавливала на себе его взгляды, а однажды он даже дотронулся до моих волос пальцами, когда проходил между учебных столов. Нет, сомнений быть не может, он подает мне какие-то сигналы, и я выясню — какие.
В субботу я снова пришла в музей, хотя могла бы этого не делать. Но намечалась крупная экскурсия по всем залам для туристов, и я решила поприсутствовать. Анна Александровна восхитилась моим «глубоким самосознанием и стремлением к совершенствованию навыков», и я, польщенная ее словами, уже собиралась домой, когда увидела Льва Семеновича. Он спрашивал у какой-то женщины не нашла ли она пианистку для воскресного вечера. Дождавшись, когда он останется один, я подошла к нему.
— Что вы хотели, Софья? — он был погружен в раздумья и даже не взглянул на меня толком.
Кашлянув, я набралась смелости и заговорила:
— Лев Семенович, так уж вышло, что я слышала ваш разговор по поводу пианистки. Если хотите, я могу вам помочь.
Он медленно, даже несколько надменно, оглядел меня, и затем спросил:
— У вас есть знакомые пианисты, способные прилететь сюда к завтрашнему вечеру?
— Нет-нет, я сама играю на пианино. Я окончила музыкальное училище. — Поспешила пояснить я.
— В самом деле? Это не шутка? — заинтересованный взгляд, с неким налетом облегчения. Я сделала верный шаг!
— Абсолютная правда. Только я должна подготовиться, если вечер уже завтра. Покажите мне инструмент и дайте ноты.
— Что ж, идемте, идемте дорогая. — Он взял меня под руку и поспешно зашагал по коридору. Я едва поспевала за ним. — Вы бы меня, конечно, очень выручили. Представляете, Сонечка, какая глупейшая ситуация — завтра в музыкальном зале состоится вечер романсов, а все пианисты заняты. Отменить мероприятие совершенно невозможно, последняя надежда была на одну знакомую женщину, но она, представьте себе, изволила заболеть.
Итак, мы пришли в небольшой зал. Много окон, легкие газовые шторы пышными воланами спускаются к подоконникам, красивые и удобные стулья, обитые синим бархатом, а у дальней стены — небольшая сцена и рояль. Очень уютно и аккуратно.
— Прошу вас, Соня, опробуйте инструмент. Сейчас Тамара Сергеевна принесет вам ноты. А пока сыграйте.
Он водрузился на стул и закинул ногу на ногу, выражая полную готовность слушать. Я поднялась по деревянным белым ступеням, села на стул и открыла глянцевую черную крышку. Блютнер. Прекрасный инструмент! Ни единой щербинки на клавишах, ни одной запавшей ноты. Я повернулась к нему и спросила:
— Что вам сыграть?
— О, да что хотите, Сонечка. Что хотите.
— Вы любите Бетховена?
— Безусловно. Да, отлично, сыграйте Бетховена.
Я коснулась клавиш и полилась мелодия. Страстная, сумбурная, волнующая. Третья часть семнадцатой сонаты, «Буря». Упиваясь восхитительной чистотой звучания инструмента, я погрузилась в волнующий мир музыки и неожиданно для себя сыграла так хорошо, что мне захотелось поаплодировать самой себе. Кончив, я повернулась в зал. Рядом с Львом Семеновичем уже стояла с папкой его секретарь. Он посмотрел на нее и сказал:
— Тамара