Да не хочу я!

Она: Уже трусы снял. Так просто не можешь полежать?

Он: Резинка давит. А и зачем мы будем просто лежать? Давай наслаждаться.

Она: Отстань. Каждый раз одно и то же. Только и знаешь.

Он: Ладно, ладно, не сердись. Мы просто полежим, как братик с сестричкой.

Она: Только не приставай.

Слышен шорох снимаемого платья.

Он: Давай лифчик снимем, он тебе давит.

Она: У меня титьки мерзнут без лифчика.

Он: Я их погрею. Мы прижмемся, я их и согрею. Ух, какие большие. Прямо зарыться можно, как в стог сена. «Груди твои как два облака, павших на землю». Вроде так говорил царь Соломон дщери Иерусалимской. Создала же природа такое диво. Сколь ни гляжу — все поражаюсь.

Она: Трусики не снимай.

Он: Да зачем они тебе. Только груз ведь один.

Она: Вредина ты.

Он: Смотри как приятно. Тело к телу, кожа к коже как хорошо прижаться. Ужас как приятно. «Попка твоя как два полушарья земных».

Она: Больно. Задавишь ведь.

Он: Интересно, мне сосед Эрик-армянин как-то признался, что никогда в жизни не видел голого тела своей жены... Да не тащи ты простынь. Дай я полюбуюсь. Что может быть прекрасней голых сплетенных тел мужчины и женщины: В Эрмитаже я всегда захожу на третий этаж к Родену. Вот кто умел придавать красоту человеческих сплетений и объятий. А этим летом я как-то зашел на современную выставку. Прошел всю, все два этажа да с балконом — и представь, ни одной голой бабы или мужика. До чего дошло, даже на картине «В бане» мальчишку лет десяти одели в трусики. Цинизм какой-то. Что за живопись без голой натуры? Никогда такого не было.

Она: А помнишь, как ты меня все фотографировал в Ленинграде с голыми мужиками. А я ужасно стеснялась. Тогда я еще первый раз была в Ленинграде, и для меня голая натура с письками прямо чудовищной казалась. Мне так и казалось, что все видят, что я только на эти письки и смотрю. Стараюсь не смотреть, а так и тянет глаз. Они у всех такие маленькие, гладенькие, не то что у тебя, торчит как палка.

Он: Да где торчит? Смотри, птенчик, совсем птенчик.

Она: Ну да, знаю я. Лежит, пока не трогаешь. А как тронешь, он как тигр разъяренный вскакивает.

Он: Да не бойся, Совсем он не тигр. Это раньше было. А сейчас он у меня импотентик. На спор, что не поднимешь.

Она: На спор. Через две минуты будет стоять как оглобля.

Он: На спор.

Она: Что буду иметь?

Он: Что хочешь.

Она: Пятьдесят рублей на австрийские туфли.

Он: Да хоть сто. Я же знаю, что выиграю. Ничего ты с этой мышкой не сделаешь. Это что? Это писька, что ли? Так, что-то безобидное.

Она: Знаю я это, безобидное. Чего ты споришь. Сколько раз уже проигрывал?

Он: Так это было в раньшие разы. А теперь ни за что тебе его не поднять.

Она: Хорошо. Спорим. Только писаться не будем. Договорились?

Он: Да как так?

Она: Да не хочу я! Тебе только подавай. Готов целыми днями