... Отец ехать провожать его в аэропорт не велел, но помахать ему с балкона — мы, конечно, вышли.
Дождавшись, когда тот появится на крылечке и поддёрнув ремень дорожной сумки, закурит, коротая пяток минут до прибытия нашего шофёра Славика, я, копируя напутствия матери, Чудищем из «Аленького цветочка» пробасил вниз: «Павлу-у-уша (так мэм его называет), всухомятку там не ку-у-ушай!...» Он, оценив шутку, и, в свою очередь, бутафоря, отдал «гласу свыше» честь: мол, слушаюсь, усё буит в поряде!..
... Если б он знал, чем сейчас заняты его «родные и склизкие», и где в данный момент находится рука одного из «провожающих», ему бы точно было не до шуток!..
— Т-ты об-бещал!... — Задышала в мою сторону, мгновенно затёкшая густой краской маменька (высота третьего этажа, перспектива и предрассветный полусумрак — всего 4.00 утра — Пенелопы «румяна» бы Улиссу разглядеть не позволили с улицы; а если б и да, — он, наверняка, отнёс бы сей эффект на счёт предутренней прохлады и свежего ветерка), которую моя, «вплывшая» между «Сцыллой и Харибдой» «лодочка» вынудила прогнуться и вспорхнуть на цыпки, словно балеринку.
Вместо ответа, усмиряя бунтовщицу, я намеренно грубо (и даже з-зло!) хапнул оную за пах, заставив судорожно хватануть ртом воздух и — слава богу не громыхнув! — толкнуться животом в панель под перилами. Так-то лучше, мамулёк! От ты у мя таперча хде — в кулаке!..
«Феерично!», — как выражалась героиня одной старой комедии. Болтать ни о чём с собственным родителем, юморить и, одновременно с этим, — по-хозяйски нафлячивать пизду его супруги!... Тучную пизду, надобно заметить! У которой «за лобок — закатился колобок»! Не «костянку», как у Илонки-Плоскодонки из второго подъезда, а полноценную «миронью»: жирный, сочный, мясистый «беляшик» между пышных мамашкиных ляжек! Вторя Лесли Нильсеновичу Голопистолетову, снизу-вверх откомплиментившему Присциллу Элвисовну Пресликович, (тянувшуюся с лесенки за чучелом бобра на высоком стеллаже): «Знатный б о б ё р!» «... Как-будто у кепки отвис козырёк!»; пиздатая фрау моя мамулёк! Воистину: «Папа едет в Ленинград: мамин ёбарь будет рад!...»
... Ночь коротка-а-а,
Спят облака-а-а,
И лежит у меня на ладони
Ваш роскошный шанхайский тушка-а-ан...
Вообще-то, тушкан должен быть мексиканским. Это барс — шанхайским. Но поскольку на барса сейчас похожа именно мама... — «Не рычи!... Я говорю — не рычи!...», — ... то подобные вольности вполне допустимы. Ну, для мамы — — не вполне-то «вполне» (из-за вольностей тех подневольности /почему и шипит в недовольности/), но тут уж — «сударыня — барыня: хотит — живёть, хотит — удавицца»!... Бряк'с!... Плохая кровосмешутка. Хотя и хорошая... Эт» я, просто, про церемонии и дипломатии. Чтоб расслабон не поймала. Раз отпустишь вожжи — не натянешь позже! Тут, как с девками в школе: зажал в угол — «сыграл в «Gооglе», заорав ржущим порноклассникам:»Нашё-о-ол!!!» (ежли щупки уже есть), или: «Результатов — ноль!» (коли титьки ещё не носит). «... А я говорю — не рычи!...» Такая, мать ея, эдипломатия!..
... Славик подал экипаж секунда-в секунду. Как-раз когда наш командировочный, докурив, вскинул руку в прощальном салюте: «Не скучайте без меня!» («Да уж будь уверен!...», — ухмыльнулся я про себя),