Время перемен

тебе сделал, верно? Он сделал тебе больно?

Взяв меня за руку, она потребовала:

— Скажи, Дебра, скажи, как я могу тебе помочь!

— Нет, все не так, — запротестовал я, как бы больно мне не было — он все-таки мой отец, и даже не думал, что делает что-либо не то.

— Я просто, э-э, не могу этим больше заниматься. Траханье, минет и, вообще, полный расклад. Может быть сначала это неплохо, но сейчас я чувствую только стыд и отвращение.

— О, милая, мне так жаль, — кивнула она. — Я всегда этого боялась. Жутко хотелось ошибиться. Но теперь вижу, что была права.

— О чем ты? — спросил я, про себя проклиная, выступившие слезы.

Шарлин вздохнула. Подвинувшись еще ближе, она обняла меня за плечи, причем чувствуя себя явно не в своей тарелке.

— Знаю я, откуда это все идет. Я думала об этом много раз, но до прошлого года никогда серьезно.

— Я... я тебя не понимаю, — она явно не въехала в мою проблему, но не рассказывая всей истории целиком, нельзя было направить ее на верный путь.

— Деб, милая, позволь я закончу. Знаю, что ты не хочешь этого слышать. Но придется. Правда — единственный способ помочь тебе, — сделав глубокий вдох, Шарлин сказала, — Деб, дорогая, ты — лесбиянка.

У меня должно быть глаза на лоб полезли потому, что она стиснула мою руку, прежде чем продолжить:

— Я давно это чувствовала, но раскрыла тебя, когда ты вышвырнула из дома Гвен.

— О чем ты говоришь? — мать точно не было лесбиянкой, и я чувствовал необходимость защитить ее; не смотря на все наши ссоры, я не мог позволить возводить на нее напраслину.

— Деб, выслушай меня до конца. Тебя разозлило не то, что Гвен была лесбиянкой, НА САМОМ ДЕЛЕ тебя взбесил факт того, что, она открыто, заявляет о себе какая она есть, а ты вынуждена скрывать свою истинную натуру. Понимаю, что звучит это как какая — нибудь психолоаналитическая хрень, но так оно и есть, — посмотрев мне в глаза, она закончила, — Ты борешься с собой еще с тех пор, как мы встретились. Ты постоянно стараешься это отрицать — у тебя муж, двое детей, как у любой нормальной гетеросексуальной женщины.

Это десйствительно звучало как психолоаналитическая хрень. Однако крошечная часть меня думала, а не права ли она.

— Шар... — что я мог ей сказать?

Даже если она не ошибается в отношении матери, то может права насчет меня. Пойманный в ловушку женского тела, став пленником женских гормонов и эмоций, я, тем не менее, оставался стопроцентным мужчиной, стопроцентным Карлом. Мысленно вернувшись на пару месяцев назад, я понял, что единственным приятным сексуальным опытом была Эйприл, продавщица из секс-шопа. Что если я навсегда заперт в мамином теле? И если я не смогу заставить себя получать удовольствие от секса с мужчиной то, что мне остается?

Едва вспомнив, как хорошо мне тогда было, я захотел снова испытать нечто подобное. На удачу, я наклонился и поцеловал Шарлин в губы. Она явно