Любовник с хвостом

сидел на кухне и пил коньяк прямо из бутылки, отирая по-босяцки горящие губы ладонью. Правильно ли он поступил? Если бы здесь был чужой мужчина, то сомнений не было бы. Но то, что произошло — это... стыдно, это дико! Что скажут люди? Ведь они все и всегда знают. Может быть не стоило поступать столь крайне? Возможно, надо было убить одну лишь собаку? Ведь не исключено, что он, — а не она, — пытался насильно овладеть ею. Хотя мог ли он своими лапами предусмотрительно поднять ей халат, поставить ее выгодно?... неужели ей было мало меня? Или было мало того, что у меня?... можно до бесконечности искать виноватых, — так размышлял Анатолий, пьянея своеобразно, тяжело и хмуро, не так, как ему хотелось бы.

Он появился на улице, вооруженный и пьяный, о колени его билась деревянная кобура, путаясь в ногах, мешая шагу. Он пристрелил по пути внимательного ротвейлера с кряжистою статью, — причем, сцену эту подавлено и неподвижно наблюдал хозяин собаки, прогуливающийся неподалеку. Затем ему попалась на глаза некая совокупляющаяся собачья пара, сцепленная меж собою сугубо плотно, растерянная и плачевная. Не исключено, что такой вот собачий конфуз наблюдал некогда один детский писатель, после чего, вдохновленный, придумал фантасмагорическое существо Тяни-Толкая, ходящего на четырех ногах, с телом, оканчивающимся по обеим сторонам двумя головами, действующими несогласованно, врозь. Анатолий зараз уложил эту несчастную влюбленную пару, потрясая в воздухе своим несуразным пистолетом, громогласно хохоча, — так, словно удалось ему поразить мировое зло в самом его корне. Он шел в милицию, сдаваться.

Он совершенно упустил из виду находящийся при нем пистолет, — поэтому автоматически добавлялась еще одна уголовная статья. Суд, конечно, учел состояние аффекта, в котором находился он в момент расстрела своих домочадцев. В целом с ним обошлись мягко, с пониманием. В тюрьме он поверил в Бога Иегову, после того, как по камерам прошелся некий проповедник, одаривая всех красивыми книжицами с картинками.

Я посетил тюрьму ранним утром, охрана еще зевала. Меня усадили в комнате свиданий. Через какое-то время ввели его. Это был подчеркнуто любезный, предупредительный азиат с маленькой бритой головой. Он напомнил мне буддийского монаха. Он сразу поведал мне свою историю, его не приходилось упрашивать. Он очень сокрушался по поводу того, что похоронил убиенных им ненадлежащим образом, сделав это как-то слишком расхоже, не так, как это можно было сделать. Он с каким-то упоением обрисовал мне широкий двухместный гроб (сущая невидаль) из дорогих пород дерева с латунными ручками по краям, дно его устлано белыми перинами, полевыми цветами, и тут же, бок о бок лежат двое: человек и собака. «Пусть бы они лежали вместе. Ведь они любили друг друга. Я не имею в виду пошлость. Сами понимаете», — сказал он и заплакал. Но тут же его лицо прояснилось. Он стал рассказывать мне сказку о том, что в некотором будущем Земля обновится, станет девственной, и все мертвые — люди и звери — воскреснут, возрадуются, а Иегова